На суше и на море, 1989 - [14]

В лагере Гриша уже развернул рацию. Установил связь со своим дружком на базе — радистом Юрой. Прямо по радиотелефону с ним разговаривает, без точек-тире, как раньше. Вся наша семерка в командирской палатке собралась. Ждем, вдруг известие какое, телеграмма из дома. Но нет пока новостей. Молодежная на связь с базой не выходила.

— Отбой, — командует Михалыч. — Утро вечера мудренее.

И тут у входа умывальник звякнул, зафыркал кто-то, закрякал. Будкин обычно такие звуки издает, когда горло полощет. Но сейчас он от удивления как воды в рот набрал. А пришелец снаружи не унимается, стучит по рукомойнику.

— Явился, не запылился, — благодушно говорит Гриша. — Сейчас я тебе, голубчик, калорий подброшу. А то небось изголодался на скудном местном рационе. — И Гриша лезет в продуктовый ящик.

— Он такой же голубчик, как я милиционер, — прорывает Будкина. — Гнать его надо в три шеи, у меня с ним старые счеты!

Спор идет о поморнике. Это антарктическая чайка, самая крупная летающая птица Южнополярного континента, ведь пингвины, как известно, не летают. Летом поморник обитает в прибрежных районах Антарктиды, промышляя, как считает Будкин, «разбоем и грабежом». По мнению биологов, однако, выполняет полезные функции санитара в колониях пингвинов и буревестников. Слово «санитар» звучит здесь, правда, не совсем в том смысле, как обычно употребляется. Поморник просто уничтожает слабых и больных птиц, тем самым, возможно, предотвращая развитие эпидемий, появление ослабленного потомства… Обо всех этих материях он, понятно, не задумывается. Ему, дай бог, самому выжить, поставить на ноги, а вернее, «на крыло» своего заботливо оберегаемого отпрыска — обычно одного-единственного птенца.

В последние годы, когда Антарктиду наводнили исследователи, поморники проводят свои «санитарные» инспекции преимущественно в местах зимовок и полевых баз, ни одну из них не оставляя без внимания. Они способны на героические перелеты, проникая вслед за человеком в самые отдаленные, гиблые для всего живого районы Антарктиды. Одна из птиц достигла даже Полюса холода, станции Восток, — достоверный факт, зафиксированный зимовщиками на фотопленке. Вот и сейчас, стоило нам обосноваться лагерем у горы Мередит, и поморник тут как тут, присоединился к нашей великолепной семерке.

Михалыч назначает подъем на десять утра. Надо отоспаться перед первым маршрутом. Разошлись по палаткам. А спать не хочется. Возбуждены все переездом, новосельем. Белая ночь сияет над Антарктидой. Заглядывает через иллюминатор в наше жилище.

На базе Союз прекрасные были белые ночи, но мы попривыкли уже к окружающему ландшафту. А здесь все новое, неизвестное. Разрешил бы Михалыч, так прямо сейчас ушел бы в маршрут.

Попыхивает печь ПЖТ, «пежетуха» в просторечии, прогревается наша палатка. И не только мне не спится. Будкин напевает, развешивая для просушки портянки: «Ах, какие удивительные ночи… Может быть, она меня забыла, знать не хочет…» Его помощник в противовес своему шустрому начальнику какой-то вялый, заторможенный, читает сборник юмористических рассказов под названием «Душевная травма». Откуда и зачем здесь, в горах Антарктиды, у него книжка? Загадка. Неужели, чтобы убивать время? А ведь оно здесь так стремительно движется!

Лежа в мешке, я пишу дневник, пытаюсь осмыслить происходящее, ухватить главное. Не многое удалось мне за прошлые шесть экспедиций в Антарктику. А сколько всего видел, с какими удивительными людьми работал, в каких только не бывал переделках! Теперь многое безнадежно утрачено, и в памяти не восстановишь, детали пропали, а без них тускло все выглядит, неубедительно. Вот и о горах Принса-Чарльза мог написать на целых двенадцать лет раньше. Даже название придумал для книжки. Но дальше дело не пошло. А ведь как интересно сложилась та экспедиция, и герои ее были личности яркие, колоритные, особенно наш начальник Дмитрий Соловьев. Не раз судьба сводила нас вместе в Антарктиде. Не просто было с ним в экспедиции. Вспыльчивый, резкий, а то и грубый, он был весьма далек от идеала руководителя. Но все искупали прямодушие, увлеченность работой. И вот вспоминаешь его сейчас не иначе как добром. И роль его в геологических изысканиях той поры, теперь уже ясно, одна из первых. Десять раз ходил он в Антарктиду. В горах Принса-Чарльза открыл крупнейшее железорудное месторождение, сравнимое разве что с Курской магнитной аномалией. В Антарктиде и заболел: тяжело, неизлечимо. И вскоре после возвращения в Ленинграде скончался. Завещал он прах свой развеять над Антарктидой. Не удалось это сделать. Но горы Дмитрия Соловьева есть теперь на новых картах. К югу от нас, в верховьях ледника Ламберта… В эту первую ночь в горном лагере вспоминаешь тех, с кем работал прежде.

Установившуюся было тишину нарушает Будкин. Торжественно сообщает, что сейчас расскажет нам анекдот, который сам сочинил. Мы внимаем.

— Стоит милиционер и… думает, — значительно произносит Будкин и смолкает.

— Ну, а дальше? — спрашиваю я после затянувшейся паузы.

— Все!

— А?!

Будкин довольно хохочет.

Совсем забыл я: у Будкина как автолюбителя с милицией особые счеты.