На суше и на море, 1986 - [64]

Слева виднелся Северный гребень. Мало-помалу он приближался к восходителям. На юге красовалась панорама Центральных Гималаев с пиками Лхоцзе и Макал у. На севере громоздились вершины, переходящие в коричневатое Тибетское нагорье. А над всем этим на фоне ослепительно белоснежных пиков — темно-синее покрывало неба. Снизу поднимались облака, заполняя долины и укутывая хребты клубящимся туманом. Начались припорошенные снегом серые наклонные плиты, напоминающие огромных размеров черепицу, а еще точнее, гигантскую лестницу. Поднимаясь на очередную скальную ступеньку, видели перед собой следующую. А вершины все нет и нет. «Лестница» вывела к очередному серьезному препятствию — двадцатиметровой стене.

«Как думаешь, далеко еще?» — спросил Балыбердин. «После стены уже простая дорога, — ответил Мысловский, хорошо теоретически знавший маршрут. — Здесь можно оставить «железо»[16]. Володя выложил на снег кошки, крючья, карабины, молоток, оставив только рацию, кинокамеру и фотоаппарат. Преодолели стену и вышли на относительно пологий склон. Снежными взлетами[17] он уходил вверх, перемежаясь кое-где разрушенными серыми скалами.

14.15. «Идем и идем вверх. Каждый следующий взлет принимаем за вершину, а ее все нет и нет… Когда же наконец все кончится?» — послышался в базовом лагере усталый голос Балыбердина. Монотонная ходьба выматывала не меньше, чем лазание по скалам. Точнее, техническая работа отвлекала от посторонних мыслей. Теперь, на этом простом пути, они поняли, насколько устали. Никаких эмоций и лишних движений. Несколько шагов — остановка. Еще несколько — снова отдых.

«Наконец склон начал выполаживаться, — опишет позже в дневнике последние метры пути Балыбердин. — Камни уступили место плавно поднимающемуся чисто снежному гребню с крутыми скатами на север и юг. Верхняя видимая точка не отдалялась, как раньше, по мере подъема, а стала опускаться. Еще чуть-чуть, и глаза окажутся на одной с ней горизонтали».

14.35. Балыбердин вызвал базу: «Во все стороны пути только вниз». Тамм поздравил его с победой и спросил, где напарник. «Скоро подойдет», — ответил Балыбердин. Минут через десять на вершину поднялся Мысловский. Володя не успел настроить кинокамеру, но Эдик, несмотря на его просьбы, не останавливаясь, прошел мимо и, обессиленный, плюхнулся на снег. Победа далась ему на пределе сил.

— Первые ощущения после победы? — вспоминает Владимир Балыбердин. — Неимоверная усталость. Но и облегчение: до самого конца шел без кислорода, и теперь оставался лишь путь вниз, где с каждым метром легче дышать. Еще я подумал: «Что бы ни случилось с погодой, с маршрутом, с нами — все равно советские альпинисты побывали на Эвересте».

— Мы не обнимались, не целовались, не кричали от радости: сил не было, — добавляет Эдуард Мысловский. — Я чувствовал полное удовлетворение восхождением. Не потому, что именно мы из команды взошли первыми (это дело случая; на нашем месте вполне могли оказаться другие), а потому, что по пройденному пути легче будет идти нашим товарищам. Не физически легче — морально.

Вершина Эвереста — это небольшой снежный купол, на котором одновременно уместятся не более пяти-шести человек. Единственное, что напоминало о присутствии здесь восходителей, так это кусочек дюралевой трубки, торчавшей из снега. На ней трепетали на ветру обрывки выцветших вымпелов. В 1975 году китайские альпинисты затащили по частям и установили на вершине триангуляционный знак — трехметровую треногу из дюралевых трубок. Последующие восходители обычно привязывали к ней вымпелы, флаги, различные сувениры в доказательство того, что побывали именно на Эвересте, а не на его предвершинах. Постепенно снег заметал треногу. Теперь от нее остался лишь небольшой кусочек сантиметров в пятнадцать, так что Эверест за последние годы «подрос» еще почти на три метра.

Непальский офицер связи, который должен был из базового лагеря зафиксировать достижение вершины, задавал по рации через переводчика вопросы: «Где Лхоцзе? Какого цвета вершина? Где расположена тренога? Как выглядит окружающая панорама?» Как она выглядит? Незабываемо! Выше — только небо, ниже — нагромождение остроконечных пиков, толпящихся вокруг до самого горизонта. Самый высокий из ближайших восьмитысячников — Лхоцзе казался отсюда не такой уж высокой горой. Эта величественная, суровая и безбрежная панорама Гималаев потрясала и гипнотизировала. От нее трудно оторваться, но надо выполнять обязательную программу.

Балыбердин и Мысловский достали кинокамеру и фотоаппарат, сняли друг друга, саму вершину с торчащим из нее кусочком треноги, окружающую панораму, которую постепенно начали затягивать облака. Пора уходить вниз. «Не задерживайтесь, спускайтесь вниз скорее, спускайтесь, — торопил их из базового лагеря Евгений Тамм. — Потому что поздно будет, поздно. Дороги, боюсь, не найдете, не найдете дороги…»

15.15. Двойка начала спуск. Прошли несколько метров. Мысловский остановил напарника: «Что ты скажешь, когда приедешь домой? Ведь тебя спросят: камень привез?» Балыбердину эта мысль понравилась, и он набросал в рюкзак несколько килограммов известняка. Теперь скорее вниз. Светлого времени осталось немного.