На суше и на море, 1986 - [53]

Прослои песка и гальки в разрезе говорят о том, что в то время здесь бежали водные потоки. Изучение этого разреза, я надеюсь, расскажет о многом. По сути каждый валун, каждая песчинка древних осадков испытали на себе воздействие тех или иных сил природы, запечатлели в себе следы минувшего. Извлечение этой скрытой информации сродни работе криминалиста. И арсенал лабораторных методов достаточно широк. Но прежде чем начать отбор образцов для анализов, надо выявить общие черты разреза. Без этого потом трудно будет сопоставить факты, соединить их воедино. Вертикальные уступы морен видны только на небольшом участке склона. Они словно оконце, сквозь которое можно заглянуть в прошлое, под чехол осыпей.

Я достаю из рюкзака полотняные мешочки. Оглядываю склон, примеряясь к предстоящей работе. Метрах в пятнадцати надо мной, на уступе, похожем на оттопыренный палец, завис отсвечивающий на солнце валун, словно ноготь с пальца слезает. Вдруг сорвется, понесется эта многотонная глыба прямо на меня?.. В гостях у Дракона всякая чертовщина лезет в голову. Верно говорится: «У страха глаза велики». Камень наверняка сотни лет сидит в таком положении, не шелохнется. Конечно, с каждым годом ветры выедают из-под него песчинки, рано или поздно сила тяжести возьмет свое. Но не сейчас же, не может же быть такого дьявольского совпадения?

Я отвожу глаза от нависшего надо мной валуна и начинаю отбирать образцы. Первый мешочек заполнен. Его содержимое станет объектом комплексного изучения. Образцы с Зубов Дракона для меня как лунный грунт для исследователей космоса. Теперь нужно сделать пометки в полевом дневнике. Лезу в левый карман, где у меня неприкосновенный запас — несколько кусков сахара в полиэтилене и полевой дневник. В кармане пусто?! Из-за собственной рассеянности, очевидно, я переложил его куда-то еще. Приходится терять драгоценное время. Но и в других карманах, в рюкзаке, в полевой сумке дневника нет. И сахара нет. Но черт с ним, с сахаром, а вот дневник! Неужели я забыл его у «зуба мудрости», где делал последние записи? А что, если выронил по пути? На камнях я несколько раз оступался и падал.

Потерять полевой дневник, где записаны предыдущие маршруты, для меня равносильно катастрофе. Полевые записи не восстановишь, как ни старайся, они утратят свою достоверность. И сейчас я стою перед уникальным разрезом, к которому с таким трудом подобрался. Нужно зарисовать его, пометить места отбора образцов, зарегистрировать все характерные черты этой толщи. И вот дневник, основной документ, пропал. Дело не только в формальном отчете. Мне сейчас просто не на чем записывать, я как солдат без оружия. До этого момента не приходила мысль о рискованности маршрута. Я был занят делом. Теперь впервые я с тревогой подумал об обратном пути. Удастся ли мне спуститься с Зубов Дракона на озеро? Внизу зияют обрывы, туда глянешь — дух захватывает. Обходить вокруг — сил не хватит. Не слишком ли я понадеялся на удачу, не переоценил ли свои возможности?

Смотрю вниз, словно ищу поддержки у работающих на озере товарищей. Далеко до них. Саша, Борис, лебедка слились в одно крохотное пятнышко. Если бы не белизна окружающего фона, не отыскать их взгляду. Но то, что я вижу товарищей, несколько успокаивает. Кажется, что ты не один.

Я снова лихорадочно ощупываю карманы. Чего бы не отдал я сейчас, чтобы дневник нашелся! Нет, чудес не бывает, карманы пусты. И все же нужно сделать попытку его найти. В полкилометре отсюда я делал записи. Оглядываюсь назад, на груды валунов, рассыпанных по склону. Придется вернуться. Хорошо еще, что всего на один «зуб», правда теперь против ветра. Оставив все лишнее, лезу назад. Стараюсь идти прежним путем, но как его восстановишь? Следов на каменистом склоне не отпечаталось. И ветер в лицо. «Мордотык» — так его наш Борис величает. «Гудит проклятый, ярится. Похоже, точно как в аэродинамической трубе. Хотя кто знает, как там, в этой самой трубе? Мне лично там бывать не приходилось, на слово Будкину верю» — такие вот глупые мысли лезут в голову, а я все шагаю, шагаю и глазами обшариваю ближайшие валуны.

Вот снежник, и на нем царапины от триконей, я на верном пути. Вон и валун, привалившись к которому я делал записи, пытаясь укрыться от ветра. Смотрю вокруг, ощупываю взглядом каждый камень — нет ли где приметной красной книжицы? Увы, тщетны мои попытки. Да если бы она упала здесь, на таком ветру, ее мигом унесло бы. Вон у Будкина даже молотки летали. Нужно возвращаться. Найти среди этого моря валунов дневник — задача посложнее, чем отыскать иголку в стогу сена. И тут словно что-то обожгло меня. Я бросаю взгляд в сторону. В щели между глыбами, метрах в пяти на склоне, торчит красный корешок — прочно застрял между двумя валунами. Мой дневник! «Ура!» И словно салютуя моему победному крику, что-то грохочет внизу, среди скал. Эхо? Или мне мерещится?

Обратно я скачу как угорелый: ветер снова мой союзник, вновь у меня отличное настроение, и Зубы Дракона не кажутся такими опасными. Скатываюсь по осыпи прямо к обрыву морены и начинаю работать. Мешочек за мешочком заполняются образцами, записи ложатся на страницы дневника. В самый разгар вдруг вспоминаю о нависшей сверху глыбе, том самом оттопыренном пальце. Как там поживает «больной ноготь»? Что за чертовщина: огромного валуна и след простыл. Песок только сверху струится, как ручеек, а валуна нет. Свалился-таки, выбрал подходящий момент, когда первый человек объявился на этих обрывах, и загремел туда, вниз, к озеру, с пятисотметровой высоты! А ведь если бы я не потерял дневник, не бегал бы на поиски, что заняло минут сорок, то кто знает… Мистика! Вот уж поистине не было бы счастья, да несчастье помогло. А эхо, грохотавшее в ответ на мое «ура», как раз и было отголоском падения этой глыбы.