На суше и на море, 1979 - [57]
Узнаю, что смыло километр ЛЭП. На одной драге никак не удается снять вахту — вертолеты не летают, густой туман, а лодка не пройдет. В Февральском подтопило десять домов, люди сидят на чердаках. В Харбе нет электроэнергии. К Норску все дороги отрезаны. Там много складов, товары поднимают на крыши. В Экимчане дождь перестал, но вода по-прежнему прибывает.
Вечером я встретил у райкома Дараган.
— Людей с драги сняли, — говорит она. — Кажется, все обошлось благополучно. Завтра вода начнет спадать. Теперь нам на месяц работы — ремонтировать, строить…
Ночью не вытерпел, зашел в райисполком. Дежурный молча пододвинул ко мне сводку. В Экимчане вода поднялась на четыреста пятьдесят сантиметров, в Стойбе — на пятьсот, в Норске — на шестьсот пятьдесят. Жертв в районе нет. Вошла сторожиха, полная пожилая женщина.
— Бедные норские. Каждый почти год их затопляет. Подмажут только дома — и снова та же работа.
— Терпеливый народ, — соглашается дежурный.
— Неужто на эту речку нет управы? — со слезами в голосе говорит сторожиха.
— Какая сила нужна, чтобы удержать воду.
— На Зее-то держат.
— Там хорошо, там ГЭС, водохранилище.
— А когда еще за Селемджу возьмутся?
— Возьмутся, мать. На Бурее уже строят гидростанцию. Не могут не взяться — БАМ всех встряхнет. Не позволит, чтоб тут такие безобразия творились. Полезные ископаемые надо добывать, лес брать, а не авралить каждый год.
— Вот бы хорошо-то, Ефимыч, — со вздохом ответила сторожиха.
Вверх, вверх по дороге, еще не тронутой автомашинами и потому не пыльной, поднимаюсь вместе с экипажем Жицкого к аэродрому. В долине Селемджи лежит туман, но солнце уже взошло, солнце старается — туман как бы набух светом, скоро растает.
На аэродроме тихо, из клумб торчат стрелы ирисов, замер флюгер на крыше. Два Ан-2, Ми-4 и Ми-1. Около них копаются техники.
Сколько таких аэродромов в стране — небольших, заштатных, но без них невозможна жизнь в бездорожных краях.
На Жицкого налетают люди, каждый старается доказать, что вертолет нужен ему, именно ему. Константин не отказывает никому, но и не обещает ничего. Сначала надо узнать погоду, поговорить с диспетчером. Шумный народ эти заказчики, въедливый, да это понятно: где-то в тайге их люди… Четвертый час болтаемся мы в воздухе — от Экимчана к метеостанции в сопках, оттуда — к старателям, к лесоустроителям. Сейчас летим к геологам. Вздрагивают у моих ног банки, кажется, вот-вот селедка, нарисованная на крышке, прыгнет на ботинок. Трясет отчаянно, и кажется, что вроде бы ты уже не человек, а мешок с костями.
Посадка. Геологи бегут к вертолету. Прилетели новые люди, привезли письма, молодую картошку, огурцы — чем не праздник? Вот хариус, ешьте, люди с неба. А что нового в мире? Что на БАМе? Все тут — и мы, наше Дальневосточное геологическое управление тоже — работают на эту магистраль.
Начальник партии нюхает привезенный нами огурец, с хрустом надкусывает.
— К восьмидесятому году, — говорит он, — надо подготовить геологические данные. На всю полосу восточной части магистрали, на сто километров по обе ее стороны.
— А что-нибудь уже есть?
— Разведка покажет. БАМ у нас проходит по северо-восточной окраине Буреинского массива. Там магматические породы, в основном гранитоиды… Все зависит от детальной работы. Чем больше вложишь средств, тем больше отдача. Думаю, нас ждут интересные открытия.
Он взял второй огурец и ласково погладил пупырышки.
— Мы кое-что БАМу дадим. Но и нам она вот как нужна, магистраль! Транспортная артерия. Значит, народ будет, поселки — и мы рядом. Хорошо… Давайте-ка мы вас ухой угостим! Да успеете вы, налетаетесь…
— Экимчан скоро! — кричит мне в ухо бортмеханик Саша Лукашов.
Он делает плавный жест рукой сверху вниз, и я киваю: понял, понял, близка посадка. Конец долгому летнему дню. Саша проходит в хвост вертолета. пьет воду из трехлитровой банки — ее наполнили мы в чистой речке. у самого Охотского моря. Саша ставит баню в надежный уголок, еще раз показывает, как мы плавно снизимся в Экимчане, и лезет наверх, на свое место.
Я тоже тянусь к банке, вспоминаю, что с утра мы почти ничего не ели. Досталось по бутерброду из экимчанского аэропорта, да еще угостили нас вяленым хариусом геологи.
Пора, пора уже закончиться этому шуму, этой тряске, пора остановиться «махалкам», как в просторечии называют летчики лопасти вертолета. Налетались ребята, потрудился наш Ми-4. Чего только не перебывало в его чреве за день — ящики с огурцами, геологические образцы, приборы, мешки с крупой… Ну и. конечно, люди, которым без вертолета трудно добраться до своих баз. метеостанций, отрядов и партий — всех тех «точек», не таких уж многочисленных, но и немалых числом, которые разбросаны по северу Амурской области.
Мы идем на посадку, и я представляю себе, как выпрыгнет сейчас из вертолета экипаж — усталые молодые люди. Я понимаю, как рады будут они тишине, тихой аэродромной жизни к вечеру, когда не мельтешат перед глазами, не машут перед лицом руками, не ходят по пятам заказчики. Ради них. ради их всегда важного дела и направили сюда вертолет. Им — геологам, лесостроителям, топографам, золотодобытчикам — служит экипаж Ми-4. Но к концу дня хочется тишины, негромких и неспешных разговоров, хочется принадлежать себе, а не заказчику.
