На суше и на море, 1971. Фантастика - [38]

Василий Кузьмич дал Руми прочесть эту часть записок.

Спросил:

— Вам приходилось видеть галуб-явана?

— Нет, — ответил Руми. — Но я не видел и света далеких звезд. Мне говорят о них астрономы.

— Вы слышали о споре вокруг снежного человека, — с уверенностью сказал ученый.

— Если не можешь увидеть и не хочешь верить, не говори поспешно ни «да», ни «нет». Сейкила вы тоже не видели. Но если идете за его лекарством по его пути, то выполняйте его советы.

— Уговорили. Не будем дразнить галуб-явана.

— Не будем, — совершенно серьезно сказал Руми.

И от этой его серьезности Василию Кузьмичу стало не по себе. Показалось даже, что чувствует на себе чей-то тяжелый взгляд из лесной чащи. И потом никак не мог отделаться от этого ощущения. Не помогали ни холодная рассудительность, ни обидные слова, обращенные к себе.

«Как мало нам нужно для тревоги, — подумал он. — Может быть, потому, что весь процесс жизни — хождение по тонкому канату над пропастью? Чем больше знаешь, тем больше тревожишься. Но погоди. Ведь должно быть наоборот. Бояться должен тот, кто знает меньше о мире! Суеверный. А я свободен от суеверий. Во всяком случае, мне так много говорили об этом, что я почти поверил. Чего же я теперь боюсь? Если даже снежный человек существует, то он не обладает никакими сверхъестественными силами. У него нет даже ружья, а ведь человека с ружьем следовало бы бояться больше…»

Василий Кузьмич присмотрелся к Руми, и по его настороженной походке, по напряженной шее с обозначавшимися мышцами понял, что он боится тоже, но умеет держать себя в руках.

Ученый услышал шорох за спиной, в чаще. Подумал: «Чудится». Шорохи сопровождали его неотступно. Руми, очевидно, тоже слышал их, но не оборачивался. Василий Кузьмич стал за дерево — шорох затих, пошел — шорох повторился. Что-то белое мелькнуло в зарослях, сверкнули огоньками глаза.

— Руми, кто-то идет за нами.

— Это галуб-яван. Не оборачивайтесь.

Василий Кузьмич снял ружье:

— Кто бы там ни был, лучше всего отпугнуть.

Руми поспешно напомнил:

— Вы сами говорили: не будем дразнить!..

Его охрипший от волнения голос подействовал на Василия Кузьмича. Но ружье ученый не повесил за спину, — понес в руке.

Они вышли к горному озеру, расположились на привал. Руми развел костер, вскипятил воду, бросил в нее кубики концентрата. В чистый запах леса и гор влился дразнящий аромат. Шорох в чаще усилился: как видно, преследователь стал нетерпеливее.

— Вот что, Руми, — сказал Василий Кузьмич, зачерпывая ложкой суп, — надоели загадки. Я выйду на свой след и посмотрю, кто идет за нами.

— Это делают, когда охотятся на тигра. Но мы ни на кого не охотимся, — возразил Руми.

Он съел совсем немного супа — болел желудок, язва все настойчивее напоминала о себе. Иногда он кусал губы, чтобы не застонать.

— Да, да, мы сейчас не охотники, но я не согласен быть и дичью, — решительно сказал Василий Кузьмич. — Как хотите, но я выйду на след.

Резкие складки у губ Руми показали, как глубоко он осуждает решение своего начальника.

«Вот тебе и необычный человек! — подумал Василий Кузьмич. — А суеверия вполне обычные. Неужели я ошибся в своих предположениях, и он самый заурядный полуграмотный бродяга?»

Василий Кузьмич встречал немало и таких людей. Каждый из них казался на первый взгляд колоритной фигурой, но за этим колоритом и загадочностью, за нахватанными, чужими манерами и фразами скрывались бессилие, лень, неприспособленность к жизни.

Не глядя на сердитое лицо Руми, ученый вымыл свою чашку, собрал рюкзак и первым тронулся в путь. Василий Кузьмич не мог разобрать, откуда слышится шорох. Он специально шел через заросли и несколько раз сворачивал, чтобы, сделав петлю, выйти на свой след и неожиданно для преследователя столкнуться с ним лицом к лицу.

Василий Кузьмич скорее ощутил, чем увидел опасность. Что это за снежная горка выросла метрах в пяти впереди, почему она шевелится? Почему в ней сверкают янтарные злобные глаза? В сотую долю секунды мозг «проявил» принятое изображение — и ученый увидел снежного барса, изготовившегося к прыжку, оскалившегося, с подрагивающим хвостом. Ученый едва ли успел вспомнить, что за секунду барс одолевает прыжком пятнадцать метров и, значит, пять он одолеет за треть секунды. Лишь сигнал опасности мелькнул в подсознании. И когда он молниеносно вскинул ружье, еще молниеноснее возникла мысль: «Поздно!»

В тот самый миг сзади раздалось громоподобное рычание. Удар в локоть, выстрел. Ружье отлетело в траву. Барс почему-то не прыгнул, а только нерешительно зарычал и попятился. Затем, напуганный грозным ревом и выстрелом, кинулся в сторону и скрылся за деревьями.

Василий Кузьмич рывком обернулся — и увидел искаженное, какое-то звериное лицо Руми, его горящие глаза, напряженное тело, словно тот собирался прыгнуть навстречу барсу. Руми стоило большого труда вернуться в прежнее состояние. Улыбка тронула его губы, а глаза все еще меняли выражение. Наконец; он улыбнулся по-настоящему и проговорил, вспоминая только что пережитое, отвечая на свои мысли:

— Значит, не разучился…

— Что это было? — спросил Василий Кузьмин, опомнившись.

— Этому меня научил дед… Он говорил: «Если сможешь так крикнуть, и тигр, и барс не тронут тебя, уйдут».