На суше и на море, 1962 - [3]

— За иголкой идти неохота, — буркнул Алеша, вывертываясь из рук Домнушки. — Видела на палубе что творится?

— Неохота? За иголкой сходить? — На широком лице поварихи сбежались частые добрые морщинки. — Вот оно что-о!

Домнушка насмешливо поджала губы и скрылась в камбузе, отделенном от салона легкой дощатой перегородкой. Немного спустя она вышла и подала Алеше иголку.

— Возьми, родной. Вот. И нитку тебе вдела. Пользуйся.

Алеша стянул с плеч бушлат и принялся зашивать рукав.

Но тут судно бросило набок. Иголка проскочила сквозь сукно и впилась в мякоть большого пальца. Алеша невольно чертыхнулся.

Занятый бушлатом, он не заметил, как к нему подошел боцман. Широко и прочно расставив ноги в высоких сапогах с отвернутыми голенищами, Иван Акимович наблюдал за усилиями молодого рыбака. Потом чисто выбритое мясистое лицо боцмана с мохнатыми бровями и шишковатым носом насмешливо сморщилось.

— Правильно делает капитан, что не дает тебе аттестата, — он незаметно подмигнул притихшим в ожидании шутки рыбакам. — Куда такому идти в загранку? Рукава пришить не можешь!

Алеша сердито сдвинул брови и продолжал шить, не отвечая боцману. Иван Акимович задел его больное место. На стоянке Алеша случайно познакомился с капитаном перегонной команды, уходившей в Стокгольм принимать новый траулер. Капитану приглянулся бойкий молодой матрос, и он предложил ему перейти с «Тамани» в перегонную команду. Радостный примчался Алеша к Степану Дмитриевичу. И тут… его постигла неудача. Капитан наотрез отказался выдать аттестат. Как ни просил Алеша, как ни убеждал, Степан Дмитриевич оставался неумолим.

— Ступайте, — оборвал он Алешу, — аттестата я вам не дам.

По лицу капитана, по обращению на «вы» Алеша понял: Степан Дмитриевич свое решение не изменит. Он неловко потоптался возле стола и вышел из каюты.

Неудача ошеломила Алешу. На траулере он с первого же дня почувствовал себя нужным человеком. Молодой быстрый матрос держался уверенно, совсем не походил на новичка. На палубе он никогда не оставался без дела. Пока вахта, ожидая подъема трала, покуривала под полубаком, Алеша возьмет пику — недлинную палку с насаженным на конце выгнутым стальным острием, соберет в кучу остатки неразделанной трески, выбросит за борт «сорную» рыбу: скатов, пинагоров, синих зубаток. Никто не слышал от него слова «устал». Казалось, он даже не понимал, что такое усталость. Но главное, что привлекло к нему внимание капитана, — это работа у трала. Алеша обладал ценным для матроса даром: он всегда находился там, где нуждались в его помощи. Только тралмейстер крикнет «стропик» — Алеша уже подает свитую кольцом толстую веревку. Тралмейстер лишь оглянулся — а Вихров, проваливаясь выше колен в трепещущей рыбе, протягивает ему замок, прикрепляющий куток трала к грузовой стреле.

Степан Дмитриевич присмотрелся к старательному и ловкому новичку. Узнал он, что Алеша, еще будучи школьником, увлекался морским делом: занимался в клубе юных моряков, изучал там сигнализацию, швартовку, ходил в шлюпочные походы. Окончив среднюю школу, Алеша больше двух месяцев добивался места в Арктическом пароходстве. В отделе кадров не решались взять молодого паренька: слишком много в нем было еще мальчишеского. Торопили Алешу домашние обстоятельства. Не мог он сидеть на иждивении матери — работницы рыбокомбината, растившей кроме него еще младшую сестренку. Пришлось оставить мечты о пароходе с синими полосами на трубах и пойти на траулер.

Уже после третьего рейса Степан Дмитриевич аттестовал Алешу матросом второго класса. И тут подвернулся случай сходить в заграничное плавание.

Обида, точившая юношу все эти дни, вспыхнула с новой силой. Тонкие брови его надломились уголками, губы плотно сжались, стали строгими.

А Иван Акимович, словно не замечая недовольства собеседника, продолжал все тем же добродушно подзадоривающим тоном.

— Отпусти тебя на перегон. Что же получится? Придете вы на стоянку. И пойдешь ты по какому-нибудь Ливерпулю или даже по Лондону… в рваных портках. А там, знаешь, каждая дырка на твоих штанах — пятно на наш флот. Точно!

Алеша упорно молчал. Молчал и шил. Спорить с Иваном Акимовичем не следовало. Боцмана в команде любили. Вздумает тот разыграть молодого матроса — каждый поддержит. Любят рыбаки розыгрыш.

— А ты не думай зря, — неторопливо продолжал Иван Акимович. — Гляди, друг, как шить-то надобно. В качку!

Он отобрал у Алеши иголку, бушлат. В толстых пальцах боцмана иголка шла легко. Стежки ложились по сукну ровные, будто Ивана Акимовича и не качало.

— Гляди, парень, гляди! — благодушно приговаривал Иван Акимович. — А то покуда рукав пришьешь, исколешь палец, инвалидом станешь. Рановато тебе еще на пенсию. Прежде ты рыбки пошкерь, в загранку сходи…

— И схожу, — не выдержал Алеша. — Не отпустят по-хорошему — отстану на стоянке, и концы.

— Отстать не хитро, — по-прежнему мирно, не принимая прозвучавшего в голосе юноши вызова, ответил Иван Акимович. — Только аттестаты на причале-то не валяются. С чем ты в загранку пойдешь? Вот беда-то твоя где!

И опять боцман задел больное место молодого матроса. Алеша прекрасно понимал, что, не имея на руках хорошего аттестата, в перегонную команду не попадешь. Не продолжая явно проигранного спора, он взял поданный Иваном Акимовичем бушлат и кивнул.