На суше и на море, 1962 - [11]
Стараясь воздействовать на возбужденных людей, Петр Андреевич держался подчеркнуто спокойно. Проверенный прием подействовал. Шум несколько затих. Но стоило Петру Андреевичу заговорить о том, что надо спасать судно, груз, как его перебили возгласы.
— Долго вы будете искать спасение?
— Пускай спасают те, кому нужна эта развалина!
— Не уговаривайте нас!
— Мы моряки! Понимаем, в какой котел попали.
В поведении матросов не осталось и тени недавнего радушия. Резкий перелом в их отношении к таманцам был совершенно необъясним. На все доводы Петра Андреевича они упорно твердили свое: снимайте нас с парохода.
Беспокойство Петра Андреевича нарастало с каждой минутой. Проще всего было объяснить происходящее на «Гертруде» трусостью, паникой, охватившей экипаж, где топ задавали люди, набранные на рейс, равнодушные к участи парохода. Но панике всегда сопутствует страх и порождаемые им растерянность, суетливость. Паникеры не обладают выдержкой. А эти стойки. Они кричат об опасности и в то же время не хотят и пальцем шевельнуть, чтобы уменьшить ее. Расчет у них простой и верный. Люди с чужого траулера не могут уйти, бросить экипаж погибающего парохода. А жить русские моряки хотят не меньше, чем ирландцы, норвежцы, португальцы. Придет время, и они отступят, снимут людей с «Гертруды». Иного-то выхода в их положении нет…
Перебил размышления Петра Андреевича могучего сложения пожилой матрос.
— С вашего позволения, сэр! — Он выступил вперед и вскинул тяжелую узловатую кисть к полям зюйдвестки. — Старший рулевой Беллерсхайм. Меня послали к вам товарищи.
— Слушаю вас.
— Пора снимать людей.
— Я не обращался к вам за советами, — сухо остановил матроса Петр Андреевич.
— Мы боролись за жизнь старухи трое суток, — настойчиво продолжал Беллерсхайм. — До последних сил боролись. Сколько она еще продержится на плаву? Час? Два? Четыре? Не все ли равно? Хорошего ждать нечего.
— Видите море? — Петр Андреевич показал рукой на темный иллюминатор. — Бы беретесь посадить пострадавших в шлюпку? Вы переправите их на траулер?
— Если пароход перевернется, им легче не станет, — возразил Беллерсхайм.
— Пароход не должен перевернуться, — отрезал Петр Андреевич. — Не должен и не перевернется.
— Я понимаю вас. — В низком голосе Беллерсхайма прорвалась новая, язвительная нотка. — Наши интересы слишком различны.
— Наши интересы едины, — твердо стоял на своем Петр Андреевич, — а потому вы должны помочь нам осмотреть второй трюм.
— Ни один матрос в трюм не полезет.
— Вы убеждены в этом?
— Здесь тонущий пароход, а не клуб самоубийц.
Петру Андреевичу хотелось прикрикнуть на могучего матроса с бычьей шеей и грубоватыми чертами крупного морщинистого лица, назвать его трусом… Но здесь была чужая палуба. Эти люди жили по законам и нравственным нормам, незнакомым советским рыбакам. Не скажешь им, как на траулере: спасайте народное достояние. Но трудно, невозможно было понять, как может моряк с легкой душой оставить пароход с работающей машиной?
Воспитанный в строгих условиях военного флота, Петр Андреевич превыше всего ставил четкий судовой порядок. А что творилось на «Гертруде»? Строгий и умный судовой порядок полетел к чертям. Выработанные веками правила поведения на аварийном пароходе словно перечеркнул короткий огненно-красный сигнал SOS. И это в то время, когда порядок был нужнее, чем когда-либо!
— Пока мы не сделаем все возможное для спасения судна, ни один человек спят с борта не будет, — твердо произнес Петр Андреевич.
— Это ваше последнее слово? — спросил Беллерсхайм.
— Да.
— Прошу прощения, сэр!
Беллерсхайм знакомым небрежным движением вскппул мосластую руку к полям зюйдвестки и отошел к ожидающим его товарищам.
Положение несколько прояснилось. Но легче от этого не стало. Экипаж «Гертруды» знал: капитан дал в эфир SOS, просил снять людей с парохода. Матросы радостно встретили шлюпку с траулера, ожидая от нее спасения. А им предлагают продолжать борьбу, которую сам капитан считает безнадежной. Перед глазами матросов дразняще покачивался на волнах траулер. Всего несколько десятков метров отделяло их от ого спокойной палубы… И тут на пути встал чужой упрямый человек со своим требованием спасать безнадежный пароход.
Желая исправить положение, Петр Андреевич заговорил о чести моряка. Слушая его, матросы вызывающе молчали, посматривая куда-то в сторону. И только Беллерсхайм с недоброй усмешкой бросил:
— Хотите заставить нас работать? Напрасный труд!
Петр Андреевич уже готов был откровенно высказать все, что думал о Беллерсхайме и его товарищах, когда из бокового прохода неожиданно вынырнул Иван Акимович, взял его под руку и отвел в сторону.
— На корме плот сколачивают, — тихо сообщил он.
— Плот? — не понял Петр Андреевич. Он все еще думал, как ответить Беллерсхайму. — Какой плот? Кто сбивает?
— Ихние люди. — Иван Акимович кивнул в сторону выжидающе посматривающих матросов «Гертруды».
— Это что?.. — Лицо Петра Андреевича стало жестким. — Паника?
— Зачем? — возразил боцман. — Без паники сколачивают. По-деловому. На плот разбирают ростры. По краям бочки навязывают пустые. Толково делают.
Петр Андреевич опешил от неожиданности. Неужели они надумали самовольно перебираться на «Тамань»? Расчет у них точен. Капитан «Тамани» не может в такую бурю отказаться снять людей с плота. Возможно, они готовят спасательные средства, ожидая неизбежной капитуляции таманцев?.. Остановила Петра Андреевича мысль о шлюпке: «Цела ли она? Надо бы проверить». Петр Андреевич быстро перебрал в памяти своих людей: боцман нужен здесь — опытный человек, Морозов — переводчик.
