На суше и на море, 1961 - [20]
И тут с ужасающим свистом налетел дождевой шквал. Он обрушился на море. Он затмил горизонт. Я не мог уже ничего видеть, кроме серых потоков дождя, серых туч, извергавших дождь, серых небес, раскрывшихся и разразившихся проливным дождем. Холодным дождем, ледяным дождем, ударявшим с такой силой, что с моей блузы сходила краска, и я оставлял окрашенные следы после себя, когда, спустившись вниз, проходил но палубе. В течение последующих двух часов я свертывал и убирал паруса, смиряя бег нашего корабля. К ночи мы уже шли при трех нижних марселях и зарифленном фоке. На следующий день мы плыли только под одним прямым и штормовыми косыми парусами.
Много есть путей и средств, доставляющих человеку радость, и для большинства людей то из них, которое называется волнующим переживанием, наиболее привлекательно. В такой серый день, как сегодня, когда трава гниет в грязи, воспоминание о пережитом волнующем моменте наполняет сердце радостью. Эту радость пробуждает в нас именно такой момент и ничто другое.
И это учит нас, что даже незначительной вещи, даже порыва ветра достаточно, чтобы вселить в нас радость и наполнить душу сознанием счастья, сознанием того, что мы являемся участниками великого зрелища жизни.
Перевод с английского П. Охрименко.
Николай Асанов
ОТКРЫВАТЕЛИ ДОРОГ
Повесть
НА ПОЙМЕ дикой уральской реки четыре человека надолго прощались с привычным, обжитым миром.
Проводник потоптался на месте, сказал извиняющимся голосом:
— Пошел бы и я, конечно, когда бы не на зиму глядя…
И от этих слов всем стало словно бы холодно и тревожно. Начальник экспедиции Колыванов, широкоплечий, крупный человек, с худым, до предела утомленным лицом, отозвался первым:
— А мы вас и не зовем!
Он хотел сказать это безразличным тоном, но, помимо его воли, слова прозвучали враждебно.
Чеботарев, по молодости лет чересчур прямодушный, буркнул:
— Чего слезу льешь? Не на поминки позвали!
Старый охотник Лундин — третий член экспедиции — торопливо раскрыл кисет, протянул книжечку папиросной бумаги:
— Закури на дорожку…
— Какая моя дорога, до дому да на печку, — нехотя ответил провожатый, но бумагу взял, стал медленно скручивать папиросу, будто хотел оттянуть время прощания. Чеботарев досадливо ждал, когда кончатся эти длинные церемонии. Ему не терпелось ринуться вперед, в неизведанное, хотя это неизведанное грозило опасностями, а может, и бедой. Не стал бы иначе провожатый делать этакое скорбное лицо и вроде бы извиняться, что не идет с ними. Но Чеботарев только что хорошо отдохнул во время дневки на последнем лесном кордоне, вымылся в бане и теперь был готов к любым приключениям. Тем более, что он не знал точно, какие приключения могут случиться в парме — так уральцы называют свои нехоженые и немереные леса. К тому же молодость самонадеянна, ей все кажется простым. И слова «на зиму глядя», сказанные провожатым, не произвели на Чеботарева никакого впечатления.
Четвертый член экспедиции, Екатерина Андреевна Баженова, геодезист и гидролог, инженер из Главного управления, молчала, тоскливо глядя назад, где над поймой, на крутом взлобке, над рекой, стояли такие теплые, даже и на вид, домики лесного кордона. За время путешествия по парме, продолжавшегося уже десять дней, она, кажется, отчаялась в своих силах, и одна лишь воля толкала ее снова в путь. Но и воля иной раз дает трещинку, вот в эту трещинку и просочилась сейчас печаль по утраченному так быстро уюту. Предстоит двести верст пути через болота, реки и горы, и такого отдыха больше не будет, придется идти до конца, до Алмазного прииска, где экспедицию ждут с нетерпением, принесет ли она победу, или поражение — все равно! Так надо ли мучиться, утомляться, страдать? Вот о чем думала сейчас инженер Баженова. Стоило ли ей, тихой женщине, вступать в спор, разгоревшийся между инженером Колывановым и заместителем начальника строительства новой железной дороги Барышевым? Для решения этого спора и отправилась малолюдная, необеспеченная экспедиция. Правда, где-то далеко позади идет еще один отряд, более подготовленный, но он так безнадежно отстал, а времени осталось так мало, что только «на рысях» можно было бы преодолеть оставшиеся километры тайги, болот, гор, чтобы успеть что-то сделать. И вот Колыванов идет «на рысях»!
Колыванов тихо сказал:
— Пошли!
И ровным шагом двинулся вперед, как будто у него не было никаких забот. А ведь известно, что порой заботы бывают тяжелее любого груза.
Екатерина Андреевна пошла следом.
Провожатый задержал охотника, сказал, понижая голос:
— Приглядывайся к следам, Семен! Две недели назад в согру двуногий волк забежал. Сухарей нес мешок, ружьишко, но шел не по тропе. Хоронился от всех. Я его нечаянно увидел, но окликать не стал, поопасился. Бог его знает, чем его ружьишко заряжено, то ли бекасинником, то ли жеканом…
Чеботарев невольно прислушался к этому странному разговору. Кое-что он уже знал об уральских лесах и понимал: в согре, лесном болоте, тянущемся порой на сотни километров, волку, да еще двуногому, делать нечего. Лундин поспешно спросил:
— Признал его? Кто?
Досадуя на свой страх, но продолжая шептать, провожатый ответил:
