На солнечной стороне - [20]

Как-то после полудня Илия решил зайти к своему старому приятелю. Погожий июньский день заставил людей покинуть дома, и Верхняя слобода, где жил бай Крыстю, выглядела безжизненной. Никого не было и во дворе его дома, но, когда Илия вошел в калитку, то до его ушей долетело тихое постукивание, словно кто-то пересыпал фасоль из одного решета в другое. Начальник почты подошел к окну и понял, что странные звуки идут из дома. Он заглянул в окно и увидел барабанщика — он сидел на кровати с барабаном на коленях и палочками в руках. Телогрейка сползла с его острых худых плеч, глаза были прикрыты, но палочки двигались в его жилистых руках, выбивая тихие звуки походного марша. Илия, подождав пока затихнут удары, предупредительно покашлял и вошел в дом. Он не видел своего друга месяца два. Нет, это не бай Крыстю — жизнерадостный, с озорными глазами. Перед ним сидел невероятно состарившийся человек с пожелтевшей кожей, угасшими глазами и серыми свалявшимися волосами.

С первых же слов Илия понял, что старик простился не только с рыбалкой, но и жизнью… Он попытался заговорить с ним о его болезни, но бай Крыстю ни на что не пожаловался. Уходя, Илия уже все знал и без объяснений о болезни о том, как бороться с ней. Поэтому он направился не домой, а к почте. В голове у него уже созрел план спасения старика.

На следующий день почтальон принес домой бай Крыстю Глогову ставший позднее знаменитым приказ о его назначении на должность «оператора крушевской почтовой станции». Приказ содержал и один необычный, торжественно-патетический параграф о том, что бай Крыстю надлежит явиться завтра в 19 часов на работу в мундире, очках и с барабаном.

Прочитав приказ, бай Крыстю оперся на стену сидя на кровати и несколько минут сидел с закрытыми глазами. «В мундире, очках и с барабаном»… Этих слов было достаточно, чтобы вернуть его к жизни.

После ужина он закрылся в своей комнате. Сняв барабан, он принялся «настраивать» его. Кожа стала совсем сухой и надо было, чтобы она обмякла и приобрела ударную силу. Приведя в порядок барабан, бай Крыстю стал рыться в шкафу, под подушкой, в сундуке, пока не нашел две металлические прищепки. Он смочил водой усы и прижал их прищепками, чтобы они приобрели к утру «форму».

На этом подготовка к завтрашнему дню закончилась. Бай Крыстю погасил лампу и лег спать. Голова у него гудела от утомления, но на душе полегчало. В эту минуту он не думал, что его назначили не глашатаем, а оператором на почте, что пока он блаженно готовится ко сну, его приятель Илия ломает голову над тем, как сочетать радиотрансляцию с барабаном бай Крыстю.

На следующий день в шесть часов пятнадцать минут вечера новоиспеченный оператор спускался по дороге из Верхней слободы к центру села. Но скорее это был не спуск, а восхождение. Он медленно шествовал с барабаном в своей обшитой галуном куртке, с закрученными вверх усами. За ним бежала целая ватага ребятишек, с каждой минутой их становилось все больше. К ребятишкам вскоре присоединились и взрослые, которые поняли по парадному виду старика, что станут свидетелями чего-то необычного. Перед почтой бай Крыстю остановился. Из окошка выглянул Илия, он попросил старого ветерана войти внутрь, чтобы взять сообщение, которое тому предстояло зачитать. Селяне остались на улице, ожидая дальнейших событий. Прошло пять минут, глашатай не выходил, прошло десять минут — его все не было. С каждой минутой людей на площади становилось все больше. Почта находилась в том же здании, что и сельсовет.

Из дверей сельсовета вышел председатель, вынул часы, посмотрел на них — было без двух минут семь. Точно в семь часов, когда возбуждение толпы переросло в многоголосый ропот, из репродуктора радиоузла посыпались торжественные и стройные барабанные удары. Это была не та красивая и капризная барабанная дробь — импровизации бай Крыстю, которые так нравились ребятишкам, а мужественные, густые и равномерные удары, от которых по спинам поползли мурашки.

И самому барабанщику, который в эту минуту стоял перед микрофоном в операторской, тоже было не совсем по себе. Его побледневшее от волнения лицо было серьезным и сосредоточенным, как в те времена, когда его барабан поднимал в атаку бойцов. Правда, сейчас вокруг него не свистели пули, не гудела турецкая картечь, не падали раненые, не раздавалось оглушительное «ура», но зато на столе перед ним лежало написанное крупными буквами сообщение о начале строительства Белореченского водохранилища, о новой беспримерной битве, которую крушевцы совместными усилиями собирались дать своему извечному врагу — засухе. И бай Крыстю чувствовал себя сейчас и барабанщиком, и — простим ему это — главнокомандующим.

Юрий Нагибин Школа для взрослых

Улесов осторожно приоткрыл дверь класса. В ушах еще звенел хрипловато-пронзительный отзвук школьного звонка, подгонявшего его по пролетам лестницы. Ну, так и есть: опоздал. Анна Сергеевна, учительница русского языка и литературы, сидела за своим столиком, листая классный журнал. Она была очень старательна, мелочно добросовестна, входила в класс по первому звонку. «Держится за свое место, — вскользь отметил Улесов, — учителей русского и литературы хоть завались». Он хотел было войти, но помедлил, удивленный странным обликом класса. Впервые он увидел класс со стороны. За детскими партами с трудом умещались три десятка учащихся: взрослые, здоровенные парни и под стать им девушки. Народ все был рабочий, крепкой, широкой кости, плечистый и большерукий. Несколько учащихся были при усах, а на безусых лицах глянцевела синь после бритья. Девушки были все, как одна, в перманенте, носы припудрены, а одеты они так, будто собрались не в вечернюю школу, а в клуб.