На службе зла. Вызываю огонь на себя - [15]

— Здесь указана моя жена Анастасия Николаевна, жена Керенского Ольга Львовна. И даже дети. Они к чему в этом списке? Осведомленность демонстрируете?

— Отнюдь, Виктор Михайлович. Перед вами список на ликвидацию. После панихиды по главным эсерам где гарантия, что ваша жена не начнет мастерить бомбы в лучших народнических традициях? А выросшие сыновья Керенского не решат мстить большевикам? Сорняки нужно вырывать с корнем.

— Вы — чудовище!

— Я слышу это от организатора несостоявшегося убийства царской семьи? В таком случае и вы чудовище. Только неудачливое.

— Вам сегодняшний день с рук не сойдет.

— Угрозы оставьте тем, кто их боится. Заканчиваем. Тела из коридора похоронить тихо, за городом, без публичных истерик и проклятий в мой адрес. Или в адрес большевиков. Всем первичным организациям довести, что упаси бог если кто-нибудь потянется к револьверу или бомбе. Списочек всегда под рукой.

— Допустим. Людей мы похороним. Но когда наша партия придет к власти, не обессудьте.

— Да на здоровье. Митингуйте, агитируйте, организовывайте съезды, боритесь за голоса избирателей и депутатов. Убивать не смейте, это ясно? Вы — первые начали, пролили первую кровь. Переступили черту. Потому платите дорогую цену. Честь имею.

Дзержинский и Никольский вышли за дверь, пятясь задом и до последнего удерживая на мушке уцелевших эсеров. В коридоре мудрено было не поскользнуться в красных лужах. Безумная революция-мать, пожиравшая своих детей, плотоядно чмокнула и облизнулась в ожидании добавки.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Горячее лето семнадцатого года

К концу июня Владимир Павлович неожиданно почувствовал, что охраняемый им кандидат в буонапарты утратил чувство реальности. В ходе прошедших всероссийских съездов Советов Ульянов избрал на редкость мутную линию поведения, изменив золотому правилу — говорить предельно ясно и примитивно. Заявив о национализации, а не раздаче крестьянам сельхозугодий, он оттолкнул от большевиков сельских депутатов. Как всегда проклиная оборонцев, он вдруг заявил о недопустимости сепаратного мира с кайзером.

Депутаты съезда постановили, что в стране нет сейчас партии, единолично способной взять и удержать власть. Тут Ильич громко пернул в воду, заявив: «Есть такая партия!», — имея в виду себя самого, ибо даже внутри большевистского руководства его позиции пошатнулись.

После заявления Ленина о предстоящем захвате большевиками верховной власти в стране Никольский устало ввалился к Шауфенбаху.

— Не боитесь оставлять подопечного после его очередного демарша о государственном перевороте?

— Пустое. После такого позора его могут забросать не бомбами, а разве что гнилыми помидорами. Вы же финансируете Ульянова. Разве не можете указать ему правильную дорогу?

— М-да. Рассчитывая, что к августу большевики возьмут власть, я проявил избыточный оптимизм. Что же до денег, сейчас на него льется золотой дождь. Мои оппоненты через германскую и британскую разведку финансируют партии, наиболее расшатывающие Россию.

— Может, пересмотрим нашу позицию и начнем помогать эсерам? Ульянова и Свердлова я ликвидирую.

— Погодите немного. У эсеров сейчас уникальный шанс. Через Керенского и Чернова они практически контролируют Временное правительство плюс получили большинство в выборных органах Советов. То есть в их руках обе ветви власти. Посмотрим, на что они способны.

— Мои действия?

— Ждать один месяц. Боюсь, у эсеров не хватит решительности. Пока они митингуют да совещаются, у большевиков есть время исправить тактические промахи Ульянова.

— Понимаю. Вы считаете, если эсеры не сдадут экзамен и не расправятся с большевиками, им нельзя доверить страну.

— Именно. Если в ПСР выдвинется столь же беспринципный, харизматичный и жесткий лидер как Ленин, у них есть шанс. Но я не вижу среди них никого подобного. Нынешние способны лишь на баранье блеянье о коалиционной сплоченности.

Словно услышав упрек марсианина, Керенский развил бурную деятельность. При номинальном руководстве князя Львова бывший присяжный поверенный фактически возглавил правительство.

Тем временем Ульянов осознал провалы и проявил незаурядные качества бойца, уговорив соратников на грандиозную провокацию. Одновременно с началом намеченного Керенским наступления на фронте, которое неизбежно повлечет увеличение числа жертв и недовольство в низах, большевики спланировали вооруженную акцию протеста в Петрограде для захвата столицы.

18 июня после длительной артподготовки российские войска начали наступление на австрийские позиции. Отборные ударные части добились локального успеха, на том удачи и закончились. Выглядело это примерно так. В N-ский полк на взмыленном коне мчится офицер из штаба дивизии, доставляя приказ: немедленно выдвигаться на запад, поддерживая наступательный порыв казачьего полка, прорвавшего австрийскую оборону и углубившегося в нее на три-пять километров. Усталый полковник собирает офицеров, которые уже месяц боятся заходить в расположение батальонов и рот, зачитывает им боевой приказ, нереальность исполнения которого понимают все присутствующие. Офицеры робко расползаются по батальонам. Содержание приказа становится известно солдатскому комитету, который постановляет назначить на завтра митинг для обсуждения — наступать или как. Понятно, что до митинга никто никуда не тронется. На всеполковом сборище эсеровский или меньшевистский агитатор объясняет, что для скорейшего окончания войны нужна победа над врагом, то бишь решительное наступление. Потом вылезает большевик или анархист, заявляя, что солдату война на хрен не нужна, в наступлении будут потери, а его результатами воспользуются министры-капиталисты. Естественно, сидеть в окопах куда безопаснее, полк там и остается, а митинг продолжается на следующий день, не принимая никакой резолюции. Тем временем австрийцы и немцы разбивают казаков, занимают окопы, оставленные неделю назад, не встречая сопротивления. Номер части N-ского полка можно не приводить — подобное повторилось десятки раз.