На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецслужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе - [60]

– Вы ведь дали признание, правда? – сказал я.

– Да, дал.

Затем Дедушок попросил меня послать кого-то за чаем и бутербродами, и я с радостью сделал это. Вскоре мы оба забыли о цели моего визита. Он рассказал мне, что три или четыре дня ожидал посещения жены: ОГПУ иногда позволяет это как награду за хорошее поведение. Однако сейчас в свете его вызова в Москву он не думает, что сможет увидеть ее. Больше он не стал об этом говорить, а завистливо оглядел книжные полки Кедрова, заполненные интересной английской, немецкой, французской и русской литературой. Он вытащил несколько книг и жадно оглядел их. Я сказал ему, что попрошу Кедрова дать ему несколько штук. В четыре утра мы все еще не подошли к предмету нашей беседы. Дедушок отлично осознавал и свое, и мое положение. Он хорошо знал, что я в любой момент могу оказаться на его месте, а потому не разыгрывал из себя мученика. Эти несколько часов, проведенные с кем-то из внешнего мира, были для него слишком ценны, чтобы жаловаться на судьбу. Я обещал ему сказать руководству ОГПУ, что я не закончил свой допрос и хотел бы вернуться к нему следующей ночью. Прямо перед рассветом я позвонил коменданту и попросил охрану для сопровождения Дедушка в его камеру. Как всегда, все всё перепутали. На дежурстве был новый комендант. Он поднял страшную суматоху и в конце концов разбудил Горба.

Следующей ночью я вернулся в кабинет Кедрова, и тот снова оставил нас одних. Я дал Дедушку ручку и бумагу и попросил его написать все, что ему известно об интересующем меня деле. Дедушок потратил на это двадцать минут. Принесли чай и бутерброды, и мы снова проговорили до утра.

– Зачем вы признались? – спросил я его напоследок, листая книгу и стараясь, чтобы мой вопрос прозвучал как бы между прочим.

Сначала Дедушок ничего не сказал, а просто ходил по комнате, занятый другими мыслями. Когда же он заговорил, то его речь была обрывочной и мало понятной постороннему, однако вполне ясной любому, кто двадцать четыре часа в сутки проводил в советских госучреждениях. Дедушок не осмелился говорить на эту тему открыто, как не мог это делать и я. Даже сам факт того, что я задал ему такой вопрос, подвергал меня риску, которым он легко мог воспользоваться.

Тщательно проанализировав его слова, я понял, что произошло. Его не подвергали пыткам третьей степени. Лишь однажды следователь сказал ему, что он может отделаться десятилетним сроком, если признает свою вину. Хорошо зная, какие способы использует ОГПУ, он подумал и принял это предложение. И конечно, он даже косвенно не был связан с кремлевским заговором, по поводу которого его вызвали в Москву. На мельницу Дедушок так и не вернулся. Его расстреляли…

Одним из достижений, которыми гордилось ОГПУ, было так называемое «перевоспитание» крестьян, инженеров, профессоров и промышленных рабочих, которые не испытывали энтузиазма по поводу советской системы. Их миллионами хватали и везли в трудовые лагеря, где приобщали к благам коллективизма. Эти закаленные враги сталинской диктатуры: крестьяне, от жадности цеплявшиеся за своих коров, профессора, упрямо придерживающиеся немарксистских научных концепций, инженеры, не желавшие выполнять пятилетний план, преступные элементы из рабочих, жалующиеся на низкую зарплату, – все эти безнадежные группы и другие, подобные им (общей численностью в семь миллионов) отправлялись ОГПУ в новый коллективный мир, где их принуждали работать под надзором охранников из ОГПУ и где из них делали послушных советских граждан.

18 апреля 1931 года Совет труда и обороны постановил, что за двадцать месяцев должен быть построен канал между Белым и Балтийским морями протяженностью 140 миль. Эта работа поручалась ОГПУ. Задействовав около полумиллиона заключенных, заставив их валить деревья, взрывать скалы, перекрывать водные потоки и перекаты, ОГПУ сумело закончить строительство точно в срок. С палубы парохода «Анохин» Сталин в сопровождении Ягоды лично наблюдал за величественной церемонией открытия.

Когда строительство канала был завершено, вышел специальный декрет, объявлявший амнистию 12 484 «преступникам» из полумиллиона заключенных, задействованных на строительстве. Кроме того, сократили сроки еще 59 516 осужденным. Но ОГПУ вскоре обнаружило, что большая часть этих «освобожденных» так полюбили коллективный труд, что хотят продолжить работу, а потому их перебросили на строительство другого великого объекта – канала Москва-Волга.

30 апреля 1937 года увидел фотографию Фирина – главного строителя каналов в ОГПУ. Она была выставлена на Красной площади. Ну, подумал я про себя, хоть один большой человек пока не арестован! Через два дня я столкнулся со своим коллегой, которого отозвали из-за границы. И первое, что он мне сказал, оправившись от удивления, что видит меня на свободе, было:

– Вы знаете, с Фириным все кончено.

Я ответил ему, что это невозможно, поскольку фотография Фирина стоит на главной площади в Москве.

– Говорю вам, Фирину конец, – настаивал он. – Я был на открытии канала Москва – Волга, и его там не было.

Тем же вечером мне позвонил друг, работавший в «Известиях». Он сказал мне, что его учреждению велено изъять все фото Фирина и упоминания о нем – великом строителе каналов из ОГПУ…