На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецслужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе - [54]

18 марта 1937 года Ежов собрал руководителей ОГПУ в клубе ОГПУ, являющемся пристройкой к главному зданию. Все ближайшие помощники Ягоды, за исключением одного, все его заместители уже находились под арестом. Удар наносился по высшему руководству. Просторное помещение клуба было битком забито ветеранами Чека, некоторые из которых почти двадцать лет прослужили в тайной полиции. Ежов начинал свой первый доклад в должности нового руководителя ОГПУ, вернее, как нарком внутренних дел. Смена названия была очередной попыткой избавиться от мрачных ассоциаций. Новоиспеченный народный комиссар серьезно взялся за дело. Пробил его звездный час. Он был готов на все, лишь бы доказать Сталину свою незаменимость. А потому начал с разоблачения деятельности бывшего шефа Ягоды перед его оставшимися в живых сотрудниками.

Сначала он заявил, что в его задачу не входит говорить об ошибках Ягоды. Если бы Ягода был стойким и честным большевиком, то не потерял бы доверия Сталина. Корень ошибок Ягоды находится очень глубоко. Тут Ежов замолчал, и все присутствующие затаили дыхание, предчувствуя, что вон он – решающий момент. Затем Ежов с трагическими нотками в голосе сказал, что Ягода служил в царской тайной полиции – охранке – с 1907 года. Старые опытные работники, собравшиеся в зале, восприняли это заявление, что называется, и глазом не моргнув. А ведь в 1907 году Ягоде было десять лет! Но это не все, вдруг повысил голос Ежов. Оказывается, немцы сразу же раскусили подлинную суть Ягоды и в первые же дни революции подсунули его Дзержинскому для работы в ЧК. «На протяжении всего времени существования Советского государства, – кричал Ежов, – Ягода был германским шпионом». Ежов продолжал говорить объятой ужасом публике, что Ягода и его шпионы сумели проникнуть во все места и занять ключевые посты. Да, даже руководители отделов ОГПУ Молчанов, Горб, Гай, Паукер, Волович – все, все шпионы!

Ежов кричал, что все это он может доказать. Кричал, что Ягода и его ставленники все поголовно были ворами, и это не вызывает сомнений: «Разве не Ягода назначил Лурье начальником строительного управления ОГПУ? А кто, как не Лурье, был связующим звеном между Ягодой и его иностранными шпионскими службами?» Вот такими и были его доказательства.

Он говорил, что в течение многих лет эти два вора – Ягода и Лурье – обманывали страну и партию. Они строили каналы, прокладывали дороги и возводили здания, тратя огромные средства, но в письменных отчетах указывали очень низкие расходы.

– Но как, я спрашиваю вас, товарищи, как эти два мошенника ухитрялись это делать? Как, я спрашиваю вас?

И Ежов пристально вглядывался в лица окаменевших людей, а потом сам же и отвечал:

– Очень просто. Бюджет Комиссариата внутренних дел не подлежит контролю. Из этого бюджета, из бюджета своей организации Ягода брал суммы, позволявшие ему строить крайне дорогостоящие объекты по «дешевой» цене.

Он продолжал:

– А почему Ягода и Лурье занимались строительством? Зачем они строили дороги? Они гнались за популярностью, за славой, за наградами! Но может ли предатель довольствоваться всем этим? Зачем Ягода зарабатывал популярность? Она была нужна ему, потому что на самом деле он вел политику Фуше.

Ежовская пулеметная очередь противоречивых обвинений привела публику в состояние ступора. Оказывается, Ягода в десятилетнем возрасте уже служил в охранке. И он был вором. Ягода был вором, который искал славы. А еще выясняется, что этот обыкновенный шпион, стукач и вор, каким он являлся, также желал затмить пресловутого министра наполеоновской полиции.

– Это очень серьезный вопрос, товарищи, – продолжал Ягода. – Все эти годы партия была вынуждена последовательно бороться с проявлениями фашизма среди нас. А это было непросто. Да, товарищи, я должен вам сказать, а вы должны хорошо запомнить это, что даже Феликс Эдмундович Дзержинский ослабил оборону революции на этом участке.

И здесь Ежов начал подводить итоги, которые сводились лишь к одному: нам нужна чистка, чистка и еще раз чистка. Я, Ежов, не буду сомневаться и колебаться, не проявлю слабости. Если бы мы могли сейчас задать вопрос ныне покойному Дзержинскому, мы бы спросили: разве должны мы считаться с репутацией даже старейших и самых заслуженных чекистов?

Старые сотрудники органов ОГПУ, ветераны большевистской революции, которых недвусмысленно называли следующими жертвами, побледнели и безучастно молчали. Они аплодировали Ежову, как будто это все их не касалось. Они аплодировали, чтобы показать свою преданность? Кто знает? Своевременное признание вины, возможно, спасет их от пули в затылок. Быть может, они снова смогут купить себе право на жизнь, предав ближайших товарищей.

Собрание продолжалось, и слово взял Артузов – обрусевший швейцарец, о котором я уже говорил, большевик с 1914 года. Артузов знал, что было поставлено на карту. Старый чекист заговорил, будто актер со сцены, и его седая бороденка тряслась, когда он повышал голос.

– Товарищи, – начал он, – в самые трудные дни революции Ленин поставил во главе ЧК лучшего большевика – Феликса Эдмундовича Дзержинского. А сейчас, в еще более тяжелое время, наш великий Сталин назначил наркомом внутренних дел Николая Ивановича Ежова, своего лучшего ученика. Товарищи! Мы, большевики, научились быть безжалостными не только по отношению к нашим врагам. Но и по отношению к самим себе. Да, Ягода явно хотел играть роль Фуше. Он явно пытался настроить ОГПУ против партии. И по своей близорукости мы оказались невольными участниками его страшного плана.