На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецслужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе - [41]

Самым большим препятствием на этом пути стала Каталония. Ее жители были антисталинистами и представляли собой опору правительства Кабальеро. Для приобретения полного контроля Сталину следовало подчинить себе Каталонию и свергнуть Кабальеро.

Я понял это, прочитав доклад одного из руководителей группы русских анархистов в Париже, который являлся тайным агентом ОГПУ. Его послали в Барселону, где он, как выдающийся анархист, был хорошо принят анархо-синдикалистами в местном правительстве. Он должен был действовать как агент-провокатор и создавать волнения среди каталонцев, которые потребовали бы вмешательства армии для усмирения этого будто бы мятежа за линией фронта.

Его доклад занял не менее тридцати страниц. Как и все наши секретные отчеты, он был передан на крошечных роликах фотопленки. В московском штабе была установлена самая современная американская аппаратура для работы с такой пленкой. Каждая страница доклада представляла собой увеличенную во много раз фотографию.

Агент прислал подробный отчет о своих встречах с различными партийными лидерами, чьим доверием он пользовался, и перечислял меры, предпринятые им, чтобы вдохновить их на действия, которые впоследствии и дали бы ОГПУ повод для уничтожения этих людей. Агент был уверен, что вскоре в Барселоне вспыхнет мятеж.

Другой доклад, с которым мне довелось ознакомиться, был от Хосе Диаса, лидера Испанской коммунистической партии. Он предназначался для председателя Коминтерна Димитрова. Последний тут же переслал его в штаб ОГПУ, поскольку давным-давно знал, кто его хозяин. Диас называл Кабальеро мечтателем и пустым фразером, который никогда не сможет стать надежным союзником сталинистов. Он восхвалял Негрина. Он описывал также ту работу, которую коммунисты вели среди социалистов и анархо-синдикалистов с целью подорвать их ряды изнутри.

Эти доклады ясно давали понять, что ОГПУ плетет в Барселоне заговор против так называемых «неконтролируемых» элементов и стремится захватить власть в пользу Сталина.

2 мая Слуцкий позвонил мне в гостиницу «Савой» и попросил меня связаться с известным испанским коммунистом по имени Гарсиа. Он был начальником спецслужбы республиканского правительства, которое сейчас объявило своей столицей Валенсию. Его послали в Москву на празднование 1 Мая. Все были заняты чистками, а потому пренебрегли телеграммой, извещающей о его прибытии. Его никто не встретил, и он сидел в одиночестве в новой гостинице «Москва». Слуцкий попросил меня приложить все усилия, чтобы исправить этот промах.

И вот я отправился к товарищу Гарсиа с визитом. Передо мной стоял опрятный и бодрый молодой человек, которому не было и тридцати. Он сказал мне, что его хороший друг Орлов, шеф ОГПУ в Испании, оказал ему большую любезность и организовал отпуск в советской столице.

– Я так рад, что приехал, – сказал он. – Но никто меня не встретил, и я не смогу получить пропуск, чтобы попасть на Красную площадь в день Первого мая. Мне придется смотреть отражение парада в реке, на которую выходят окна моего номера.

Мы принесли товарищу Гарсиа извинения и пригласили его на обед в «Савой». Он заметил, что советские рабочие на улицах выглядят явно намного хуже, чем испанские рабочие во время гражданской войны. Он также отметил, что у нас не хватает продовольствия и товаров, и спросил, почему советское правительство не сумело поднять уровень жизни трудящихся масс.

Когда я встретился со Слуцким, я спросил его:

– Что за идея притащить сюда этого испанца?

– Орлов хотел убрать его с дороги, – ответил Слуцкий. – Нам придется развлекать его до конца мая.

Я читал доклады, а потому мне не нужно было спрашивать, почему Орлов говорил о конце мая.

И вот вскоре сенсационные новости из Барселоны потрясли мир. Заголовки газет кричали: «Анархистское восстание в Барселоне!» В заметках сообщалось о заговорах против Сталина в столице Каталонии, а битве за телефонную станцию, об уличных столкновениях, баррикадах и расстрелах. День 1 мая вошел в историю Барселоны как день братоубийственной войны между антифашистами, в то время как их со всех сторон теснили войска Франко. Официальные заявления гласили, что революционеры-каталонцы предательски попытались захватить власть в тот самый момент, когда единым фронтом нужно было встать на борьбу с фашизмом. Другая версия барселонской трагедии, представленной в прессе и эхом пронесшейся по всему миру, заключалась в том, что восстание подняли «некоторые стихийные элементы, которые сомкнулись с левым крылом анархистского движения, чтобы спровоцировать беспорядки в интересах врагов республики».

Дело было в том, что в Каталонии большинство рабочих были явными противниками Сталина. Сталин знал, что открытое столкновение неотвратимо, но он также знал и то, что силы оппозиции были разрозненными и их можно сокрушить смелыми и быстрыми действиями. ОГПУ подливало масло в огонь и провоцировало синдикалистов, анархистов и социалистов на действия друг против друга. Через пять дней кровопролития, в котором более пятисот человек были убиты, а более тысячи получили ранения, Каталония превратилась в ключевую проблему, которая должна была показать, быть или не быть правительству Кабальеро. Испанские коммунисты во главе с Диасом потребовали подавления всех антисталинских партий и профсоюзов в Каталонии, установления контроля ОГПУ над газетами, радиостанциями и всеми залами для собраний, а также полного устранения любых антисталинских движений на всей республиканской территории. Ларго Кабальеро не поддался на эти требования, и 15 мая его принудили выйти в отставку. Премьером нового правительства, как это давно уже было решено Сташевским, стал доктор Хуан Негрин. Его кабинет называли «Правительством победы». Негрин оставался премьер-министром до поражения обороны республиканцев, которое произошло в марте 1939 года.