На службе у Изгоя - [11]

Но что больше всего меня поразило – иеромонах кипятил бинты! Кипятил!!! Если мне не изменяет память, в Европе и в России медицинский эффект пользы кипячения воды открыли только в девятнадцатом веке! До того на Западе он был известен лишь тамплиерам, хранившим его как великий секрет и унесшим с собой на костер. А тут батюшка при мне кипятит широкие полоски льняной ткани! Вот так-то вот… Впрочем, про средневековую западную медицину, как в значительной мере отсталую от восточной, сказано немало. И к сожалению, после реформ Петра I, когда в России стало активно процветать западничество, огромные пласты эффективного народного опыта были утрачены, в том числе и народная медицина. Хотя стоит отметить, что западные врачи были известны при дворах русских царей и ранее, и своим «лечением» они свели в могилу не одного государя, как, например, Алексея Михайловича Тишайшего, отца преобразователя Петра.

Одним словом, усилиями батюшки и молодого, крепкого тела норвежца на восьмой день я пришел в сознание.

Еще десять дней я практически все время лежал в избушке иеромонаха. Как оказалось – что, впрочем, вполне естественно, – на излечении от болезней находился не только я, но и другие пострадавшие в ночной схватке, чьи раны позже воспалились. Очнувшись, я старался быть максимально радушен с ними, даже пытался помогать священнику ухаживать за ранеными по мере сил. Иногда заходил к нам и Георгий, старший дружинник. Отец Василий смотрел его руку, один раз поменял лубок, но, судя по всему, заживление шло хорошо и кость срасталась так, как нужно. Георгий пару раз перекинулся со мной одной-двумя фразами, но больше всего я общался с батюшкой.

Что, впрочем, и понятно: на его попечении оказался новообращенный христианин! Естественно, отец Василий старался закрепить успех, просвещая меня выдержками из Святого Евангелия, рассказами о подвигах святых воинов Георгия Победоносца и Дмитрия Солунского, а также о судьбах иных великомучеников. Безусловно, иезуитской коллегии[33] батюшка не оканчивал, его речь не струилась как обволакивающий, затягивающий в себя поток, и высокое ораторское искусство не было его коньком. Но в то же время иеромонах говорил просто, прямо, доступно – пожалуй, именно так, как и нужно общаться с суровыми язычниками севера, другого общения не знавшими.

В моем лице батюшка нашел внимательного слушателя, хотя порой мне было трудно сдержаться и не выдать собственного знания его историй. Вскоре я свел наше общение к изучению древнерусского языка, попросив выучить меня основополагающим молитвам. Несмотря на некоторое удивление священника, он с жаром принялся меня готовить, и вскоре я уже смог прочитать «Царю Небесный», «Символ веры», «Отче наш» и «Богородице, Дево, радуйся». Вот только оказалось, что письменный, церковный старославянский, созданный Кириллом и Мефодием для болгар и западных славян Великой Моравии[34], не был тождествен разговорному древнерусскому – хотя, конечно, был схож с ним. Но в любом случае изучение молитв стало первым шагом в познании языка, а общаясь с другими ранеными, я все время старался узнать новые слова. Правда, в итоге мое общение свелось к разговорам с единственным раненым в плечо дружинником-русом, Гориславом, ижорцы меня в лучшем случае игнорировали. Что в общем-то объяснимо: для дружинника варяг-урманин был явлением повседневным, не олицетворяющим одно лишь только зло – сегодня ты скрестил с ним клинки, а уже завтра он займет место в строю рядом, нанявшись к князю. Да, такое отношение к варягам в Древней Руси было в порядке вещей, а вот ижорцы открыто демонстрировали если не ненависть, то стойкую неприязнь. Это сегодня дружинники сторожат погост от викингов на севере, завтра вместе с ними идут походом на Царьград – а для ижорцев здесь родина, и наше нападение было нападением на их родную землю. Для них я был лишь захватчиком, грабителем, убийцей…

К слову, я, как только пришел в сознание, спросил об остальных викингах – меня не покидала надежда убедить их в ложности асов и необходимости принять христианство. На будущее я строил и вовсе наполеоновские планы – выдвинуться на первые роли в хирде и стать лидером урман. Пусть даже всего десяток воинов – ведь это десяток опытных, отважных бойцов, и по нашим временам это уже немалая сила!

Но, увы, последних викингов отдали ижорцам. Сами дружинники не стали марать руки о безоружных, но по требованию племени передали хирдманов на справедливый суд тех, чьи отцы и братья во множестве гибли от урманских клинков. Дальнейшая участь уцелевших разбойников мне неизвестна, но вряд ли их оставили в живых. А если и оставили, то ждет их продолжительное, если не пожизненное рабство…

По прошествии восемнадцати дней моего лечения я отправился на свою первую в новом мире службу. О, она стала для меня серьезным испытанием! Ведь в отличие от известного мне порядка богослужений, разбитых на вечернее и утреннее, в этом мире всенощное бдение действительно протекало всю ночь, как у первых христиан, и лишь на рассвете завершилось божественной литургией. Для моей едва-едва зажившей ноги настоящая пытка, и тем не менее, собрав в кулак всю волю и отчаянно взмолившись всем святым, я достоял до конца.