На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре - [72]

— Вы его не жаловали?

Витте фыркнул, затем посмотрел на Глебова и невесело улыбнулся:

— Многие осуждают меня за мою прямолинейность. Однако не считаю нужным юлить и прикрываться ложью. Познакомившись с Плеве, я убедился, что это человек, сделавшись министром, будет преследовать только свои личные цели и принесет России несчастья. Я старался убедить его, что принятый им курс политики кончится дурно и для него и для государства. Что при той политике, какую он ведет, он неизбежно погибнет от руки какого-нибудь фанатика.

Витте помолчал.

— Плеве же думал, что я хочу занять его место. Он так долго добивался поста министра, что, добившись, готов был задушить всякого, кого мог подозревать в способствовании его уходу с министерского места. Я же оказался прав.

— Я слышал, что при покушении на Плеве были похищены некоторые документы из его портфеля, — вставил Алексей.

— Сплетни! — Витте недовольно насупил брови. — Вы хотите меня обидеть?

— Ни в коей мере.

Витте вздохнул:

— До меня дошел слух о документах. Известие об убийстве Плеве я получил в Берлине, в то время я заключал с канцлером Бюловым новый торговый договор. Когда же я приехал в Петербург, то узнал, что в портфеле Плеве якобы было найдено письмо агента тайной полиции, какой-то еврейки из Германии, которая сообщала, что готовится революционное покушение на Его Величество, и что будто бы я принимаю в этом деле живое участие! Очевидно, Плеве этим письмом желал более вооружить чувство Государя Императора против меня.

— Между вами были серьезные разногласия.

— Плеве был злопамятен и мстителен. Мы с ним расходились по большинству государственных вопросов. В течение более чем десятилетнего моего управления финансами — а я их привел в блистательное состояние! — я очень мало мог сделать для народа, ибо встречал в правящих кругах противодействие — и во главе оного всегда стоял Плеве. Я расходился с Плеве по поводу политики на Кавказе, по еврейскому вопросу. Я не могу сослать человека в Сибирь только за то, что он мыслит не так, как мыслю я, и не могу лишать его гражданских прав только потому, что он молится Богу не в том храме, в котором молюсь я.

Витте был раздражен, поэтому предпочел некоторое время помолчать, чтобы успокоить нервы.

Глебов его не торопил. Спустя какое-то время он заметил:

— У вас интересные взгляды, господин Витте. Однако политика наполнена коварством, ложью и цинизмом. Разве политик может остаться «чистым»? Стоит выглянуть в окно, и можно увидеть к чему приводит такая политика.

— Вы правы. В нашей стране нет порядка. Порядок может основываться только на законности. И до тех пор, пока уважение к закону не войдет в плоть и кровь не только населения, но в первую очередь чиновников всех рангов и положений, можно будет всегда ожидать самых невероятных сюрпризов — вот, наподобие беспорядков, что мы наблюдаем.

— Однако, как вы сами и признали, в России уже беспорядки. До законопослушности явно далеко. Да и чиновники не только не желают меняться, но и что-либо предпринять.

— Эх, Алексей Петрович, вы бы знали, как много мне хотелось бы сделать! Недавно я направил императору всеподданнейшее письмо со своими предложениями. Ведь первым делом нужно устранить первопричины нынешних беспорядков, а одна из первопричин — война с Японией. Продолжение войны становится опасным, и дальнейшие жертвы страна при существующем состоянии духа не перенесет без страшных катастроф. — Витте горько усмехнулся. — Однако, так как я в немилости у императора, он не счел нужным прислушаться к моим предложениям.

Некоторое время ехали молча. Витте, в задумчивости хмурясь, смотрел в окно.

Глебов был с ним согласен, русско-японская война оказалась тягостным бременем для России, ибо народ не желал и дальше терпеть свалившихся на него невзгод.

— Да уж, после ряда военных неудач этой зимой число оптимистов, верящих в благоприятный для России исход войны, заметно уменьшилось, — сказал он.

Витте обернулся. Его взгляд был печальным.

— Я не помню ни одного такого поражения русской армии как то, которое мы потерпели в Мукдене[92], - произнес он. — После того, как мы позорно проиграли бой и отступили, для здравомыслящих людей стало ясно, что следует употребить все усилия, чтобы по возможности достойно покончить войну. Государь по свойственному ему оптимизму ожидает, что Рожественский[93] перевернет все карты войны. Ведь сам Серафим Саровский предсказал[94], что мир будет заключен в Токио, значит только одни жиды и интеллигенты могут думать противное. — Последнее прозвучало с явной насмешкой. — Между прочим, я предупреждал, советуя не доводить нашу эскадру до боя с японским флотом.

Нахмурившись, он помолчал, затем продолжил:

— После хотели вслед за эскадрой Рожественского послать наш скромный черноморский флот, совершенно оголив Черное море. Я высказался, что посылка этой эскадры ничем не поможет на Дальнем Востоке, совершенно обессилит нас в Черном море.

Алексей заметил:

— Если российский флот покинет Черное море, в него сразу же войдет флот нашего давнего соперника — Англии.

Витте кивнул:

— К слову, наши политиканы пытались найти иной путь. Решался вопрос о покупке аргентинского флота. Флот, конечно, приобретен не был, но были затрачены и украдены многие миллионы.