На службе народу - [5]

Кем же был Карпов? Тогда — инженер и администратор в акционерном обществе «Гарпиус», которое ведало производством и сбытом канифоли. Вот все, что мне было известно. Позднее я узнал, что Л. Я. Карпов — старейший революционер-большевик. В 1906 — 1907 годах он — секретарь Московского комитета РСДРП. Получив техническое образование, Карпов работал как инженер-химик и немало сделал для организации канифольно-скипидарного дела в России. После Октября он руководил химическим отделом ВСНХ, налаживал работу первых социалистических предприятий и научно-исследовательскую деятельность. В 1921 году Л. Я. Карпов умер, его прах покоится в Москве на Красной площади у Кремлевской стены. Имя Карпова носят сейчас Химико-фармацевтический завод и Физико-химический институт в Москве.

А тогда, в 1915 году, познакомился я с Л. Я. Карповым так. Направляя меня в контору общества «Гарпиус», Миков объяснил: «Как войдешь, сверни налево, зайди в отдельную комнату, там увидишь человека в пенсне и с усиками, а чтобы не ошибиться, спроси, его ли зовут Лев Яковлевич».

...Л. Я. Карпов, направляя меня в Судогду, сказал, что я должен обратиться там к главному инженеру и по совместительству управляющему местным отделением Товарищества по химической обработке дерева Якову Вениаминовичу Снегиреву.

— Товарищество находится на одном берегу реки Судогды, город — на другом, — говорил мне Л. Я. Карпов. — Прежде чем идти к Снегиреву, погуляй по городу, проверь, не тащится ли сзади «хвост».

И вот я хожу по улицам Судогды, в то время типичного уездного захолустья в 36 верстах от губернского центра Владимира. Рассматриваю вывески: «Податная инспекция», «Городская управа», «Воинское повинное присутствие», «Казначейство», «Аптека», гостиница «Голубев с сыновьями», «Магазин готового платья», «Уездное полицейское управление». Были в городе льнопрядильная и ткацкая мастерские, стекольный завод.

Убедившись, что на меня никто не обращает внимания, я перебрался на другой берег реки, в имение Храповицкого. Местный богатей Храповицкий владел угодьями и домами. Имелись даже железнодорожные станции Храповицкая-1 и Храповицкая-2 От них к складу бакалейных товаров Храповицкого вели собственные подъездные пути. В имении же находился и скипидарный завод.

В то время я полагал, что судогодская поездка — лишь эпизод в моей жизни. Но пробыл я в Судогде почти три года, а позднее нашел там и свое личное счастье. Начал же с того, что по совету Карпова постарался установить хорошие отношения со Снегиревым. Яков Вениаминович принял меня дружелюбно, поставил на должность слесаря по ремонту оборудования, поселил недалеко от себя. Часто мы вместе ночевали. Тогда Снегирев рассказывал о себе, о том, как было трудно ему получить образование и найти работу по специальности. Он никогда не расспрашивал меня, почему это простого рабочего прислал к нему видный инженер «Гарпиуса» и о чем Л. Я. Карпов беседует со мной, приезжая в Судогду. Вообще Снегирев держался очень просто и демократично. Ему самому помог Карпов, может быть даже в силу сходных политических убеждений. Если это так, то понятно, почему Снегирев не считал нужным задавать лишние вопросы. Когда мне было необходимо отправиться в город, он тотчас отпускал меня. А «вмешался» в мои дела он только один раз, посоветовав мне в самом начале получше познакомиться с производством для упрочения собственного положения.

И вот вскоре я увлекся новым делом. В детстве я мечтал стать народным учителем, какими были в нашей земской школе Иван Александрович и Ирина Васильевна Емельяновы. Я их очень любил. Но в 18-летнем возрасте отдался другой мечте: быть инженером-химиком. На меня повлияла новая работа. В сущности, производственный процесс был там несложным. В окрестных лесах делали подсечку, то есть надсекали сосну до древесины. Из надрезов вытекала живица. Ее собирали, очищали от примесей, удаляли воду и получали таким путем терпентин. Терпентин нагревали, после чего обдавали его паром. Паровую смесь отводили по трубе и охлаждали: внизу собиралась вода, вверху оседал скипидар. Когда все масло в терпентинном сосуде улетучивалось, остаток тоже охлаждали и получали гарпиус, то есть канифоль. Канифоль затем продавали на сургучные, мыловаренные, писчебумажные и лакокрасочные предприятия, а также фотографам и музыкантам. В мои обязанности входило следить за исправностью аппаратуры, устранять повреждения и выполнять слесарные работы.

Среди людей, приезжавших на завод в служебную командировку, особенно запомнился мне Б. И. Збарский. Как-то Снегирев сказал, чтобы я познакомил с производством прибывшего из главной конторы Товарищества господина инженера. Приезжий представился, назвав себя, что по отношению ко мне, простому рабочему, выглядело тогда удивительно. Спросив затем о моей фамилии, он улыбнулся и сообщил, что слышал обо мне от Льва Яковлевича. Польщенный, я показал Збарскому все, что мог. Тогда инженер пожелал выяснить, где труднее всего запаивать отверстия при повреждении аппаратуры. Говорю: вот там, в канифольном аппарате, где висят медные змеевики. Он попросил научить его паять их. Полезли мы внутрь, расположились, начал я объяснять, а он, оказывается, все знает, да еще и сам добавляет. Я даже рассердился: зачем же было залезать сюда? Тут он снова улыбнулся и сказал, что хотел передать мне личный привет от Льва Яковлевича. Я еле удержался от смеха, чтобы не обидеть приезжего. Но позднее я все же посмеялся, уже вместе со Збарским. Однажды в середине 20-х годов сидел я в президиуме торжественного заседания, а рядом оказался «господин инженер из Москвы». Борис Ильич сразу узнал меня, обнял, расцеловал, а потом долго вспоминал, как мы паяли змеевики.