Данила Акимович поднял руку.
— Так! Тихо, граждане! Нам еще одно дело предстоит: следствие проведем. Запомните: обвиняемых тут до поры не будет, все будут только свидетелями.
«Свидетели» перестали улыбаться. Они старались понять, затевает ли директор новую игру или разговор пойдет серьезный.
Данила Акимович сложил ладони рупором и крикнул:
— Раиса Петровна, просим!
Учительница и Хмелев появились очень быстро. До этого они уже стояли у пролома, прислушиваясь к разговорам возле бани. Увидев, как одеты ее воспитанники, учительница прижала пальцы к щекам, сказала с ужасом: «Боже ты мой!», но тут же рассмеялась и добавила: «Ой, не могу!»
Не так держал себя Хмелев. Он по-прежнему опирался правой ногой только на пятку, но стоял слегка выпятив грудь, плотно сжав губы. Весь его мрачный вид говорил: «Да, это я вас выдал. Теперь делайте со мной что хотите». Заговорщики в свою очередь угрюмо смотрели на него и переглядывались между собой. Атмосфера снова начала сгущаться. На этот раз ее разрядил Федор Болиславович.
— Я так полагаю, — сказал он, — допрашивать свидетелей стоя утомительно будет. Может, пройдемте вон туда, на бревнышках посидим? — И он указал на дальний угол двора, где начинали строить какой-то дом.
Директор одобрил это предложение, и скоро все очутились внутри будущего сруба, в который строители успели заложить только два венца. Директор и Федор Болиславович сели на бревна в самом углу сруба, остальные разместились по обе стороны от них.
— Так! — сказал Данила Акимович. — С кого начинать — нам все равно. Может, кто захочет первым давать показания?
Гришка Иннокентьев поднял руку, улыбаясь, и встал.
— Я хочу. А про что?
— Да вот нужно, понимаешь, узнать, кто что видел во вторник, когда Мокеевой бросали записки, а она их не читала. Ты готов отвечать?
— Ага. Готов.
— Значит, такой вопрос: во вторник по окончании последнего урока ты когда вышел из класса? Иннокентьев немного подумал.
— Я, значит, так… Я вскочил, когда раздался звонок, а Раиса Петровна сказала: «Иннокентьев, садись и запиши домашнее задание». Я, значит, сел, а потом Раиса Петровна сказала: «Все, ребята, до завтра!» И я рванул.
— А с тобой еще кто-нибудь рванул? — спросил Федор Болиславович.
— Ну, как же! Еще несколько человек рванули. В дверях толкучка получилась.
— А кто да кто с тобой рванул, не помнишь? — спросил директор.
Иннокентьев молчал, стараясь припомнить, но тут поднялся Ваня Иванов.
— Данила Акимович, я с ним тоже рванул. Гришка тогда в дверях мне локтем в глаз заехал. А еще я помню, Игорь Цветов тоже рванул. Он чего-то застрял, я ему дал сзади, и он вылетел в коридор.
Иванов сел, но тут встал Игорь Цветов.
— Я тоже там был, в этой куче!
— Спасибо! Садись! — сказал Данила Акимович. — Продолжаем допрос Иннокентьева. Скажи, свидетель: выйдя из школы, ты сразу пошел домой?
— Нет, чуток во дворе задержался.
— Почему задержался?
— Ну… остановился послушать, как Жорка Ярыгин из шестого про свою деревенскую тетку рассказывает, как у нее корову вместо медведя застрелили.
— Кто застрелил? — спросила Томка.
— Практиканты какие-то. То ли геологи, то ли еще кто. В потемках подумали, что это зверь приближается, ну и жахнули с перепугу.
Кто-то попросил рассказать об этом подробней, но директор сказал, что судьба коровы отношения к данному расследованию не имеет, и задал следующий вопрос:
— А кто еще из вашего класса слушал про корову? Иннокентьев назвал четырех человек и, помолчав немного, добавил:
— Потом уж Оганесян в самом конце подошел.
— Спасибо! Садись. Допросим теперь Оганесяна. С бревна поднялся большеглазый, с мохнатыми ресницами Эрик Оганесян.
— Скажи, Оганесян, почему ты так поздно подошел слушать про корову?
— Задержался в классе. Я ручку искал. Думал, она куда-то закатилась, а она у меня в кармане…
— Ты не заметил, в классе, кроме тебя, еще кто-нибудь оставался?
— Оставался кто-то. И еще Раиса Петровна.
— А из ребят кто оставался, не обратил внимание?
— Не обратил. Я ручку искал. Вдруг со своего места быстро поднялась Раиса Петровна.
— Данила Акимович! Позвольте мне задать несколько вопросов свидетелю Оганесяну! — сказала она быстро и громко. Обычно всегда серьезная с детьми, молодая учительница теперь улыбалась, и даже в сумерках было видно, что лицо ее порозовело от какого-то веселого волнения, охватившего ее.
«Вот и эта включилась в игру», — с удовольствием отметил директор, а вслух произнес:
— Пожалуйста, Раиса Петровна! Просим! Раиса Петровна согнала с лица улыбку и сурово обратилась к Оганесяну:
— Скажи, Эрик, а где ты ручку искал?
— Ну… под партами, в проходах… Я ведь в среднем ряду.
Учительница оживилась:
— Так! В проходах и под партами в среднем ряду. Ты, может быть, ползал под партами?
— Ну… ползал немножко.
— А ты какой-нибудь сор на полу видел? Оганесян с недоумением уставился на учительницу.
— Сор?
— Ну, бумажки такие скомканные… Ну, короче говоря, записки, которые Мокеевой бросали?
Эрик понял, к чему клонит учительница. Он обвел взглядом ребят, как бы спрашивая, что ему отвечать, но те молчали.
— Записки… Вроде видел, — пробормотал он, помолчал немного и сказал уже уверенно: — Да. Видел записки.
