На шхерахъ - [42]

Подбѣжавъ къ нему, Марія упала передъ нимъ на колѣни, положила свою голову ему на грудь и заговорила быстро, робко, умоляюще, какъ бы сгорая отъ стыда и въ то же время не будучи въ состояніи владѣть собой.

— Не уходите отъ меня, — молила она. — Презирайте меня, но только пожалѣйте. Полюбите меня, полюбите меня, или я уйду туда, откуда уже нѣтъ возврата.

Въ немъ вдругъ проснулась вся страсть зрѣлаго мужчины. Когда онъ увидѣлъ ее у своихъ ногъ, въ немъ пробудилось унаслѣдованное рыцарское чувство мужчины, который въ своей супругѣ хочетъ видѣть госпожу, а не рабу. Онъ всталъ, поднялъ и крѣпко обнялъ ее.

— Сюда, Марія, на грудь ко мнѣ, а не къ ногамъ, — говорилъ онъ. — Ты любишь меня и знаешь, что я тебя люблю, и вотъ теперь ты моя на всю жизнь. Ты не уйдешь изъ моихъ рукъ, пока ты жива, слышишь? На всю жизнь. Теперь я посажу тебя на мой тронъ и дамъ тебѣ власть надо мной, надъ всѣмъ, что мнѣ принадлежитъ, дамъ тебѣ мое имя, мое имущество, мою честь, мое дѣло. Но если ты забудешь, что я далъ тебѣ эту власть, если ты злоупотребишь или будешь пренебрегать ею, я свергну тебя, какъ свергаютъ тирана, и ты упадешь низко, низко и никогда не увидишь свѣта солнца. Но вѣдь этого не будетъ, потому что ты меня любишь, вѣдь любишь, правда?

Онъ посадилъ ее на свое мѣсто, сталъ на колѣни и положилъ голову ей на грудь.

— Вотъ тебѣ моя голова, но не обрѣжь моихъ волосъ, пока я покоюсь на твоей груди. Позволь мнѣ поднять тебя и не увлекай меня внизъ. Будь лучше меня. Для тебя это такъ легко: вѣдь я буду ограждать тебя отъ соприкосновенія со всей грязью и нищетой міра, съ которыми мнѣ одному придется имѣть дѣло. Развивай въ себѣ тѣ достоинства, которыхъ я лишенъ, и тогда мы вдвоемъ составимъ одно совершенное цѣлое.

Его чувства стали принимать окраску разсудочности и, казалось, хотѣли заглушить возбужденіе. И Марія перебила его рѣчь, приблизивъ къ нему свое пылающее лицо, а такъ какъ онъ не отвѣтилъ на ея ласку, то она жарко поцѣловала его въ губы.

— Милый, — сказала она, — Что жъ ты боишься поцѣловать меня. Вѣдь никто не видитъ.

Боргъ вскочилъ, крѣпко обнялъ ее и цѣловалъ много разъ ея шею, пока она, наконецъ, со смѣхомъ не освободилась изъ его объятій.

— Да ты настоящій дикарь, — сказала она.

— Да, дикарь. Берегись, — отвѣтилъ онъ и обнялъ ее за талію.

Они пошли по теплому песку, который хрустѣлъ подъ ихъ ногами.

Вдали заблестѣлъ огонь маяка, воздухъ уже остылъ, и пала роса. Отъ скалы несся крикъ тюленей, какъ вопль о помощи потерпѣвшихъ кораблекрушеніе.

Такъ они ходили больше часу. Они вспоминали свою первую встрѣчу, разсказывали другъ другу тайныя мысли, говорили о будущемъ, о предстоящей зимѣ; о поѣздкѣ за границу.

Гуляя, они подошли въ мысу, гдѣ былъ на долинѣ воздвигнуть крестъ въ память кораблекрушенія, при которомъ погибло нѣсколько человѣкъ.

Вдругъ передъ ними проскользнули двѣ тѣни и исчезли.

— Это Вестманъ и его невѣстка, — сказалъ Боргъ. — Какая гадость. Если бы я былъ мужемъ, я бы утопилъ ее.

— А почему не его? — спросила Марія болѣе рѣзкимъ тономъ, чѣмъ сама хотѣла.

— Онъ не женатъ, — отвѣтилъ Боргъ коротко. — Большая разница.

Наступило молчаніе, непріятное молчаніе. Каждый искалъ, о чемъ бы заговорить. Вмѣсто этого въ головѣ шевелились мысли, разрушавшія все очарованіе. Боргъ снова стремился вернуться къ этому очарованію, къ этому опьянѣнію, которое дѣлаетъ человѣка слѣпымъ, которое превращаетъ сѣрое въ розовое, низкое возноситъ на пьедесталъ, рисуетъ золотую кайму на треснувшемъ фарфорѣ.

У горы они повернули назадъ и пошли по направленію къ дому. Спавшій до тѣхъ поръ вѣтеръ дулъ имъ въ лицо. Несмотря на смущеніе, очнувшійся влюбленный замѣтилъ его свѣжесть. Это былъ сѣверный вѣтеръ, котораго Боргъ ожидалъ, и теперь онъ обрадовался ему, какъ спасителю. Разногласіе съ Маріей въ важномъ вопросѣ подѣйствовало на него. Онъ чувствовалъ, что ея существо можетъ быть связано съ нимъ, но никогда съ нимъ не сольется; значитъ, ему придется отказаться отъ всякаго сопротивленія и отдать себя ей цѣликомъ. Онъ все-таки воспользовался моментомъ, чтобы самому подняться, не унижая ея.

— Почему меня народъ ненавидитъ? — спросилъ онъ вдругъ.

— Потому, что ты выше ихъ, — сказала дѣвушка, не подозрѣвая, какое она дѣлаетъ важное признаніе.

— Не думаю, чтобы это было причиной, — отвѣтилъ Боргъ, — слишкомъ они мало понимаютъ, чтобы оцѣнить мое превосходство.

— Ненависть ослѣпила ихъ.

— Хорошо. А если они увидятъ чудо, откроются ихъ глаза?

— Возможно. Если только чудо напугаетъ ихъ.

— Они увидятъ чудо. Завтра оно будетъ въ десять часовъ.

— Что такое?

— То чудо, которое я тебѣ обѣщалъ.

Дѣвушка посмотрѣла на него съ недоумѣніемъ, какъ бы не вѣря его словамъ, потомъ засмѣялась и спросила:

— А если будетъ дурная погода?

— Завтра будетъ хорошая погода, — отвѣтилъ съ увѣренностью Боргъ. — Ну, мы уже начали говорить о погодѣ, это значитъ, что пора бы подумать о томъ, что скажетъ твоя мать на все это.

— Это ея не касается, — тотчасъ отвѣтила дѣвушка.

— Странно, чтобы матери не касалось, съ кѣмъ связываетъ ея дочь свою жизнь, и чье имя хочетъ носить. Развѣ это можетъ быть ей безразлично?