На сером в яблоках коне - [43]

— Алеша, а мы давайте всегда с вами будем дружить, а? — сказала Лена.

Алеша смотрел на нее ласково и немного грустно.

— Конечно, Малютка, непременно. — В голосе его была радость, что они так говорят, и Лена тоже чувствовала радость, и смелость, и свободу, потому что она любила его совсем не так, как зимой, а по-другому, и это была важная и хорошая любовь.

— Я вас, правда, очень люблю, — сказала Лена и немного отвернулась, смотрела на табачную витрину — там на одной большой коробке запорожцы писали письмо турецкому султану.

Алеша взял ее за плечо, и подвинул к себе, и поцеловал легонько возле брови, там, где кончается бровь, у виска. Очень просто и хорошо поцеловал — как Малютку и не как Малютку. И Лена тоже быстро поцеловала его снизу в подбородок, потому что ей очень захотелось его тоже поцеловать. И они смотрели друг на друга очень хорошо, очень.

— Ах ты, человечек! — сказал Алеша и еще погладил ее по голове.

И Малютка не знала, что делать с этим морем доброты и растроганности, которое теперь заполняло ее. «Всегда, всегда, всегда, — повторяла она про себя, — праздник на льду, праздник на льду. Почему праздник на льду, когда такая жара? Он замечательный человек. Всегда, всегда, всегда».

Вышел Базаров, надел опять черные очки и сказал:

— Не купить ли ребенку мороженого?

— Пива хочу! — сказала Лена.

Алеша с Базаровым засмеялись, сказали, что она правильный парень, и, подняв с асфальта свои тяжести, пошли искать пиво. Все прохожие смотрели на Лену, на ее висок, на ее бровь, где Алеша поцеловал, и все знали, что он ее поцеловал, но Лена не стыдилась и держала голову гордо, потому что стыдиться было нечего, а даже совсем наоборот.

4

Через месяц после свадьбы они уехали на Каму — Алеша получил туда назначение на строительство гидростанции. Последние три дня перед отъездом они жили здесь, у Вики, — Лена на эти дни переселилась к Маринке. Она старалась не приходить домой — никогда не думала, что счастливые люди могут быть так неприятны. Слепые, глупые люди, объевшиеся счастьем. Злость брала глядеть на них весь этот месяц. Особенно Алеша — он совсем уж ничего не понимал. Они без конца где-то шатались по пляжам, пароходам, по чужим дачам, по лесам, электричкам, обгорели, похудели, у Алеши стало совсем тощее цыганское лицо. Ему говоришь что-нибудь, а он не понимает, не слышит, улыбается, как тихий помешанный. Медовый месяц! Слово-то какое противное: медовый. Сахарный, паточный, глюкозный. Глюкозный месяц. Медовый пряник. Пряничный месяц. Фруктоза-сахароза. Повидло. Что ни говори, а есть что-то стыдное в этих женитьбах, свадьбах, поздравлениях, улыбочках. Как это взрослые, умные люди могут на это соглашаться. Просто смешно!

Лена пришла домой утром накануне их отъезда (мама позвонила к Маринке и сказала, что Вике надо помочь со сборами, кроме того, Лена хотела взять себе платье на смену), открыла своим ключом дверь. Она думала, что нет никого, что они опять умчались куда-нибудь загорать — в свое любимое Пестово, где у них все началось, или в Кунцево, или в Серебряный бор. (Ни разу, черти, никуда с собой не взяли, даже не предложили.)

Лена тихо вошла в дом.

Алеша в одних трусах, черный и худой, стоял посреди кухни и пил молоко из бутылки, задрав голову. Из репродуктора прямо на него неслась бодрая музыка и будто облучала его. Он, кажется, никогда не слушал радио — оно его раздражало, а теперь, смотрите, ничего! Лену он не заметил.

Вика сидела в постели в раскрытой на груди пижамной курточке, растрепанная, жевала бублик и листала журнал мод.

— А, очень хорошо, что ты пришла, — сказала она Лене, — у меня кошмар сколько работы!

«А что ж ты сидишь-то голая в десять часов?» — хотела огрызнуться Лена, но промолчала.

Всюду стояли засохшие цветы, чашки с кофейной гущей, на столе гора белья — приготовлено гладить, на полу и на тахте раскрытые чемоданы. Чем-то неуловимо незнакомым пахло в доме — может быть, табаком, одеколоном чужим. Возле телефона была брошена развинченная электробритва, среди комнаты валялись мужские остроносые туфли, на полу возле кровати стояло блюдечко с окурками. Дома я или не дома?..

Лена прошла в маленькую комнату, открыла шкаф, долго бессмысленно смотрела на платья: забыла, зачем открыла шкаф. «Да, вот так погибают короли», — как говорил Базаров.

— Алешка, я нашла! Пойди сюда! — кричала Вика в той комнате. — Посмотри, какая прелесть!..

Несчастные мещане, совсем с ума сошли! И Алеша хорош, тоже мужчина — моды разбирает, тьфу! Лене слышно было, как прошлепали босые ноги Алеши, как он одобрительно бубнит с набитым ртом. Жалкие люди!

— Это будет вот так, вот здесь открыто…

— Вот здесь?

— Перестань! Обормотина, как не стыдно!..

— Ну, Вик…

— Ты спятил! (Шепот.) Ленка ведь…

— Где Ленка?

Да, он так и не услышал, что Лена пришла. Слепые, совершенно слепые, просто противно.

— Елена, ау!

Лена не отозвалась. Потом спряталась за дверцу шкафа и, когда Алеша встал на пороге, сердито сказала:

— Не входите, пожалуйста, я переодеваюсь.

— Ах, ах, простите! — сказал Алеша дурашливо. — А как вообще дела?

— Благодарю, все в порядке.

— А мы, между прочим, завтра в четырнадцать ноль-ноль отбываем.