На сцене и за кулисами: Воспоминания бывшего актёра - [32]

Это внушило мне некоторую надежду, я также улыбнулся и спросил у обладательницы приятного личика, не может ли она порекомендовать мне какую-нибудь квартиру. Обладательница приятного личика была, по-видимому, удивлена этим вопросом.

— Разве monsieur намерен поселиться в городе?

На это monsieur ответил, что он — актер. Madame была приведена в восторг и улыбнулась еще приятнее, чем прежде. Madame так любила театр. Но она так давно не была ни в одном театре, о, так давно… не была с тех пор, как она выехала из Риджент-стрит, — Риджент-стрит в нашем Лондоне. А знает ли monsieur Лондон? Тогда она бывала во многих театрах, которых там и не сочтешь. И в Париже тоже. Ах, Париж! Ах, парижские театры! Ах! Но здесь, куда же пойдешь? Этот город такой сонный, такой глупый. Мы, англичане, такой скучный народ. Ее мужу было все равно. Он тут родился. Он любил скуку, — он называл ее однообразием. Но madame любила веселье. А этот город был такой невеселый.

При этом madame сложила свои ручки — а у нее были прехорошенькие маленькие ручки, — и имела такой несчастный вид, что monsieur почувствовал сильное желание взять ее в свои объятия и утешить. Но он одумался и сдержал свой великодушный порыв. Затем madame объявила о своем намерении отправиться в театр в тот же вечер и пожелала узнать, какие идут пьесы.

Когда monsieur объявил ей, что «известный всему свету трагик из Дрюри-Лэна будет великолепно исполнять свои роли в «Ричарде III — м» и «Идиоте-свидетеле»», то это, по-видимому, произвело на нее большое впечатление, и она думала, что это — комедия. «Посмеяться над тем, что забавно, — повеселиться, это так приятно.»

Monsieur подумал, что madame покажется многое смешным в великолепном исполнении «Ричарда III — го» и «Идиота-свидетеля», даже если она найдет шутку немного тяжеловесной, но он не сказал этого вслух.

Затем madame напомнила monsieur, что он ищет квартиру. Madame взяла в ротик кончик указательного пальца, наморщила брови и сделалась серьезна. «Да, тут есть мисс Кемп, она иногда пускала к себе постояльцев. Но мисс Кемп такая строгая, такая требовательная. Она требует, чтобы все вели себя хорошо. А хорошо ли ведет себя monsieur»? — Это было сказано с такой улыбкой, которая выражала сомнение.

Monsieur осмелился было высказать такое мнение, что всякому мужчине достаточно посмотреть в глаза madame пять минут для того, чтобы сделаться святым. Мнение monsieur было осмеяно, но, несмотря на это, ему дан был адрес мисс Кемп, к которой он, заручившись рекомендацией своей очаровательной знакомой француженки, и отправился.

Эта мисс Кемп была старая дева и жила совершенно одна в маленьком треугольном домике, стоявшем на заросшем травою дворе, за церковью. Это была чистенькая старушка, с быстрым взглядом и острым подбородком. Вскинув голову, она быстро оглядела меня с головы до ног и потом сказала, что, вероятно, я приехал в город для того, чтобы работать.

— Нет, — отвечал я, — я приехал для того, чтобы играть. Я — актер.

— О, — сказала мисс Кемп, а потом прибавила строгим тоном: — Вы женаты?

Я с неудовольствием опровергнул это предположение.

Вслед за этим старушка попросила меня войти в комнаты, и мы с ней скоро подружились. Я всегда схожусь со старухами. После молодых я люблю их больше всех других особ женского пола. Да к тому же мисс Кемп была очень милая старушка. Несмотря на то, что она была старой девой, она высказала по отношению ко мне материнскую заботливость — так печется о своих цыплятах курица, ходящая на дворе у амбара. Я сказал, что пойду купить чего-нибудь к чаю и схожу за своей корзиной, но она не хотела об этом и слышать.

— Да что вы, дитя мое, — сказала она, — идите скорее и снимайте мокрые сапоги. Я пошлю кого-нибудь за вашим багажом.

И мисс Кемп заставила меня снять пальто и сапоги и сидеть у камина с ногами, закутанными в платок, а сама она в это время поджаривала ломтики хлеба, резала мясо, гремела чайным прибором и болтала.

Я жил у мисс Кемп только одну неделю, потому что труппа пробыла в городе не более недели, но я долго не забуду этой необыкновенной старой девы, с ее суетливостью и добрым сердцем. Я еще и теперь вспоминаю чистенькую кухню, где весело горит огонь, решетка у печи так и блестит, а перед огнем лежит, развалившись, толстый мурлыкающий кот. На столе стоит ярко горящая лампа старинного фасона, а между столом и огнем сидит на своем стуле, с высокой спинкой, и сама маленькая старушка с чулком в руках; на коленях у нее лежит раскрытая Библия. Я желаю, чтобы эта картина оставалась и теперь в том виде, в каком я видел ее тогда, и пусть останется такою же многие годы.

Должно быть, мне выпало особенное счастье, что я нападал на таких хороших хозяек, а то они бывают, по большей части, злобными женщинами. Мне часто приходилось иметь с ними дело и, говоря вообще, они были ко мне добры, предупредительны и никогда не выжимали из меня копейку, — совсем наоборот. Мне всего лучше жилось у провинциальных хозяек, но даже и между лондонскими хозяйками, которые, вообще, далеко не так симпатичны, как их провинциальные товарки по профессии, мне никогда не приходилось встречать наводящего страх типа солдата в юбке, о котором я так много слышал.