На рыдване по галактикам - [230]

Варгу почему-то не смешно, он лицом интенсивнее Басовых волос сделался и того гляди, как приснопамятный Гугун, пойдет окружающих зашибать.

— Накрылись наши премии рыдвановыми дюзами, да? — уточняет Нюк аккуратно, все еще похрюкивая. Этому все равно весело. Даже без премий.

— Но ведь буры-то хотя бы те? — спрашиваю у геолога, силясь подавить смех и изобразить на лице живейшее участие в его злосчастной буровой судьбе. Поскольку мне терять нечего, я могу позволить себе быть на позитиве. — Не пилки для страусиных когтей? Не клювоврачебные инструменты? Ну вот видите, все не так уж плохо! И форма… — вытряхивая из упаковки робу, продолжаю я. — Вот, вполне гума… — уверенно начинаю и осекаюсь, провожая взглядом раскручивающуюся третью штанину — не то для ноги, не то для хвоста. — Если узлом завязать, то вообще мешать не будет! И как дополнительный карман использовать можно.

— Ой, нянюшка дорогая, не могу больше, — складывается пополам от хохота бортинженер. — На узелок… Дизайнер стихийный!

— Я этого так не оставлю! Я на вас… Да я на вас жалобу в транспортный отдел напишу! — кипятится буровик. В принципе, его тоже можно понять. Этот пыльный булыган под обжигающим светилом — последнее место во вселенной, где хотелось бы торчать. Даже за деньги. Тут еще тоскливее, чем на Ниме. Там хотя бы камни и представители бронированного животного мира во время бури занятно летают.

— Да пиши ты хоть зирковой бабушке, хоть ергайским потаскухам! — гаркает Варг и, разворачиваясь, удаляется на корабль.

— А я говорил, — назидательно подводит итог Нюк, провожая квадратную капитанскую фигуру блестящими от смеха глазами. — Уже б на полпути к столице Союза были.

Мне становится даже жаль потного, встрепанного буровика, сверлящего ненавидящим взглядом ящики с гигантскими куриными лапищами и трехштанными комбезами.

— Не расстраивайтесь, — уговариваю его я, — просто понимаете… роковое стечение обстоятельств. Я вам сама потом нормальные ботинки пришлю. Первым же рейсом, как только на Землю вернусь! Обычно я ничего у папы не прошу, но уж один разок могу поклянчить… Хотя он и здорово удивится, что мне приспичило полный трюм геологических ботинок. Но могут же у девушки быть небольшие прихоти?

— Нас раза три капитально обстреляли и дважды взяли в плен, пока мы сюда дошплехали. А еще эти куролапки в совершенно новой галактике побывали. В той, куда интровертная адорианская ветвь смылась, — вступается за липового суперкарго и Стратитайлер. Все-таки мы одна команда… косячников и рукожопов.

— В отдел по контролю за оборотом запрещенных веществ я на вас тоже напишу, — ответствует буровик. Надо ж, какой сухой и черствый человек! Не буду просить для него теперь ботинки, пусть как дурак в куриных лапах шастает! Сам виноват.

— Я трезв, как хрустальное стекло в монокле адорианской королевы! — возмущается Нюк, выхватывая мохнатый аксессуар из натруженных рук. — Вы опасно хамите потенциальным героям Галактического Союза.

— Опасно и напрасно, — судорожно вздыхает Горан. — Все равно ором ничего не исправить и птичьи сапожки в гуманоидную обувь не обратить.

— Во-о-он!!! Вон с моего космодрома! — переходит на ультразвук буровик, наступая на нас с кулаками. Наверное, нам повезло, что его товарищи все на вахте, где-то там, в каменной пустыне. А то могли бы и побить. Ногами. И отнюдь не в мягких куротапочках.

И тут оживает молчаливый в последние дни Шухеров хвостяра — сам-то лимбиец скромненько стоит в сторонке и в разборки гуманоидов не суется.

— Как смеешь ты в таком тоне обращаться к властелину Вселенной?! — ревет Врагусик. — Голову долой! Ноги долой! Руки долой! И кометную дизен…

Тут уж Шухеру приходится подпрыгнуть и с размаху приземлиться на собственный хвост. Вопль обрывается на самой высокой ноте.

— А давайте я вам тут клубничку посажу? — миролюбиво предлагает он, придерживая одержимую дьяволом корму парочкой других конечностей. — Ну или там… сакамары немножко.

— Чем их поливать?! Мы по полгода свою мочу переработанную хлебаем! — чуть не плачет бедняга, совершенно обалдевший от свалившегося на его пустынный космодром шапито.

— Так капельное орошение! Замкнутая система! Тепличку поставлю, пару ведер воды залью — и лет на сто хватит! — уверяет агрономическое дарование, делая успокаивающие пассы щупалками.

— Правда? — завороженный этими движениями, переспрашивает буровик уже куда более спокойным тоном.

— Истинная! — бьет себя лапой в грудь бортинженер. — Вот те крест!

И совершает с помощью ботинка раздора какой-то неприличный жест.

— Конечно! — горячо заверяю и я. — Это же талантище! Лауреат агрономической премии года! Вы думаете, кто яблоневые сады на Марсе развел? Все он, только стесняется об этом рассказывать! Он и в рейс с нами рванул, чтобы от вручения награды удрать, скромняга.

— Лимбийского года, он как пять земных, — вворачивает Нюк.

Судя по округлившимся гляделкам Шухера, меня изрядно несет. У взращенного среди марсианских садов Ларссена-Рекичински как-то подозрительно подрагивает угол рта. Если честно, я никогда на его прародине не бывала и не очень уверена насчет садов. Возможно, это вообще из песни, которую дедуля мне после космического марша вместо колыбельной бацал. Но кашу-то Таськой… то бишь маслом… не испортишь. Надо ж как-то сглаживать недоразумение. Глядишь, лауреат рыдвановой премии года своими агрономически-дипломатическими дарованиями и избавит нас от кляузы в транспортный отдел.