На рубежах южных - [2]
Напротив, через дорогу, подворье станичного атамана Балябы. Просторная хата гордо глядит тремя окнами с резными наличниками. Окна сверкают дорогими стёклами. У двери два столба держат крашенный голубой краской навес над крылечком. Под одну крышу с хатой сарай, за ним — подкат для арбы. В другом углу двора приземистая кошара, а рядом длинная скирда сена. Посреди двора колодец с журавлём.
Крепкое хозяйство у атамана: две пары коней, коров дойных четыре и овец не меньше полусотни. А семья — сам Степан Матвеевич с женой Евдокией да дочь Анна. Степану Матвеевичу за сорок. Ростом он невелик, но дородный и в движениях медлительный. Оскалом мелких зубов и злым взглядом Баляба напоминает хищного хоря. Восьмой год держит он атаманскую булаву в своих цепких руках. И любил он только эту булаву да дочку Анну. В последний год не раз сваты заходили во двор Балябы, но атаман только отговаривался от них:
-— Не пора ещё, да и нам наша девка не в тягость!
Ходили по станице слухи, что думает Баляба отдать свою дочь за какого‑нибудь богатея.
Замечал Степан Матвеевич, как иногда украдкой от него поглядывала Анна на Федора Дикуна. До поры, до времени прималчивал Баляба. То ли надеялся, что пройдёт это у девки само собой, то ли сдерживался, чтобы не трогать Федора. Видно, помнил старый атаман, как в турецкую войну, когда насели на него четверо янычар, Федькин отец пробился к нему и спас от смерти. В том бою срубили янычары смелого Дикуна. Перед смертью просил он Степана Матвеевича не забывать его семью. И тот поклялся в этом умирающему…
В воскресенье, после сытного обеда, Степан Матвеевич был в хорошем настроении. Он встал из‑за стола, набил самосадом отделанную красной медью люльку, кресалом высек искру. Трут затлел, распространяя по горнице едкий дымок.
— Ишь, вони наделал, — ворчала Евдокия.
Степан Матвеевич промолчал. Ему было лень вступать в пререкания.
— Баба она и есть баба, — только и сказал он.
Его глаза медленно блуждали по выбеленным стенам. Евдокия вышла, сердито хлопнув дверью.
Из кухни доносился стук мисок: Анна убирала со стола.
Выкурив люльку, Степан Матвеевич выбил её об мозолистую ладонь, откашлялся и теперь раздумывал, куда бы пойти. Сидеть в хате не хотелось, по двору делать нечего.
На свежесмазанный земляной пол выполз чёрный таракан. Баляба занёс над ним ногу, но в ту минуту скрипнула дверь. Степан Матвеевич лениво скосил глаза. У порога стоял Федор. На нём была новая свитка и новые шаровары. Юхтевые сапоги блестели от жирной смазки. Дикун мял в руках мерлушковую шапку, перешедшую ему от отца.
— К вам, Степан Матвеевич, — сказал он.
Баляба недоуменно глядел на Федора.
— Н чего ты, Федька, так вырядился? — удивился он.
— К вам, Степан Матвеевич, — повторил Дикун.
— Ко мне, стало быть? — Атаман прищурил маленькие глазки. — Ну, тогда кажи.
— Не знаю, как и речь держать…
— А ты садись да кажи, не бойсь…
Дикун присел на край скамьи, положил рядом шапку.
— Я, Степан Матвеевич, хочу вам сказать, по сердцу мне Анна.
Брови атамана сошлись к переносице. Но он сдержал себя, притушил свой злобный взгляд и тихо, словно раздумывая, проговорил:
— Хм… Стало быть, по сердцу? А может, и сватов зашлёшь? Ну, так слухай, — И снова набив трубку, Баляба медленно продолжал: — Слухай, Федька, что я тебе расскажу! Да… Был у меня смолоду жеребец, добрый конь. Раз на крещение выехал я на Ордань. Санки кованые, жеребец бежит, танцует, по льду подковками цокотит. — Степан Матвеевич закрыл глаза, будто вспоминая, потом, открыв, продолжал: — Да, смотрю, Евдокия, жинка моя теперешняя, стоит, а с ней Марья, подружка её. Я жеребца: тпру–у! «Садись, — кажу, — Евдокия, покатаю». А она, стало быть, ломается. «Я одна не хочу, я с Марьей». Да. Подождал, пока Евдокия села. А Марья ногу одну на санки поставила, другой ещё на льду стоит, тут я как стебнул жеребца. Он, стало быть, и рванул, а Марья брык на лёд и ноги задрала…
Баляба мелко засмеялся. Неожиданно оборвав смех, серьёзно сказал:
— Так вот, Федор, не лезь, как та Марья, в чужие санки. — И видя, что Дикун вскочил со скамейки и стоит перед ним, прикрикнул: — Геть, голодранец, покуда я тебя кнутом не отженил! Хозяйства моего захотел!
Федор ответил глухим голосом:
— Не милости просить я до вас приходил. И не хозяйство мне ваше нужно, хай оно вам. Батько мой жил без него, и я проживу. — И, хлопнув дверью, вышел.
Весь остаток дня Степан Матвеевич ходил хмурый. За ужином сказал дочери:
— Ты слухай меня, Анна. Чтоб и в думке у тебя Федьки не было! Неровня он тебе, наймитом был, наймитом и сдохнет. Чуешь?
Анна уронила ложку, расплакалась.
— Ну чего, овца бесхвостая, нюни распустила? Ты меня слухай. А будешь ещё с ним таскаться — кнутом отхожу.
— Да будет тебе, — попыталась вмешаться Евдокия.
— Умолкни, заступница!
— Все одно за другого не пойду! — отчаянно выкрикнула Анна.
— Вот я тебя! — взорвался Баляба. — Поговори ещё! Вожжами не только коней усмирить можно!
Баляба потянулся к миске… Доедали молча. После ужина Анна вышла во двор, обхватила столб у сарая, заплакала.
От плетня негромко окликнули:
— Анна!
Девушка оглянулась. По голосу узнала Федора. Торопливо подбежав к плетню, горячо зашептала:
Иван Молодой (1458-1490), старший сын и соправитель Великого князя Московского Ивана III, один из руководителей русской рати во время знаменитого «Стояния на Угре» 1480 года, был храбрым воином и осторожным политиком. Если бы загадочная смерть в возрасте 30 лет не прервала жизнь молодого князя, то в историю России никогда не были бы вписаны страшные страницы тирании князя, прозванного Грозным.
Роман посвящен времени княжения Ивана Калиты - одному из важнейших периодов в истории создания Московского государства. Это третья книга из серии «Государи московские», ей предшествовали романы «Младший сын» и «Великий стол».
Романы Н. Алексеева «Лжецаревич» и В. Тумасова «Лихолетье» посвящены одному из поворотных этапов отечественной истории — Смутному времени. Центральной фигурой произведений является Лжедмитрий I, загадочная и трагическая личность XVII века.
В книгу Б. Тумасова вошли исторические романы «Земля незнаемая» и «Зори лютые». Первый — о времени правления князя Владимира в период объединения Киевской Руси. События романа «Зори лютые» разворачиваются в XVI веке, когда велась борьба за присоединение к Москве Пскова и Рязани, шла война с Речью Посполитой.
О жизни и деятельности младшего сына великого князя Александра Невского, родоначальника московских князей и царя Даниила Александровича (1261–1303) рассказывают романы современных писателей-историков Вадима Каргалова и Бориса Тумасова.
Великий князь Московский Василий Васильевич Темный (1415–1462), внук Дмитрия Донского и отец будущего собирателя земель Русских, Ивана Васильевича Великого, прожил недолгую, но бурную жизнь. Став великим князем всего в десять лет, он сразу оказался втянутым в жестокую междоусобную распрю со звенигородскими князьями за московский стол. Его изгоняли из Москвы, разбивали волжские татары, его обманом захватили и ослепили Дмитрий Шемяка и Борис Тверской. Но Василий Темный сумел одолеть всех своих врагов, укрепить Московское государство.
Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи.
Аннотация издательства: Роман о белом движении на Юге России. Главные персонажи - военные летчики, промышленники, офицеры, генералы Добровольческой армии. Основная сюжетная линия строится на изображении трагических и одновременно полных приключений судьбах юной вдовы казачьего офицера Нины Григоровой и двух братьев, авиатора Макария Игнатенкова и Виталия, сначала гимназиста, затем участника белой борьбы. Нина теряет в гражданской войне все, но борется до конца, становится сестрой милосердия в знаменитом Ледяном походе, сделавшимся впоследствии символом героизма белых, затем снова становится шахтопромышленницей и занимается возрождением своего дела в условиях гражданской войны.
В начале нашего века Лев Жданов был одним из самых популярных исторических беллетристов. Его произведения, вошедшие в эту книгу, – роман-хроника «Грозное время» и повесть «Наследие Грозного» – посвящены самым кровавым страницам русской истории – последним годам царствования Ивана Грозного и скорбной судьбе царевича Димитрия.
Книга рассказывает о жизни и замечательной деятельности выдающегося русского флотоводца, адмирала Федора Федоровича Ушакова — основоположника маневренной тактики парусного флота, сторонника суворовских принципов обучения и воспитания военных моряков. Основана на редких архивных материалах.
Роман Д. С. Мережковского (1865—1941) «Воскресшие боги Леонардо да-Винчи» входит в трилогию «Христос и Антихрист», пользовавшуюся широкой известностью в конце XIX – начале XX века. Будучи оригинально связан сквозной мыслью автора о движении истории как борьбы религии духа и религии плоти с романами «Смерть богов. Юлиан отступник» (1895) и «Антихрист, Петр и Алексей» (1904), роман этот сохраняет смысловую самостоятельность и законченность сюжета, являясь ярким историческим повествованием о жизни и деятельности великого итальянского гуманиста эпохи Возрождения Леонардо да Винчи (1452—1519).Леонардо да Винчи – один из самых загадочных гениев эпохи Возрождения.
«… – Сколько можно писать, Рембрандт? Мне сообщили, что картина давно готова, а вы все зовете то одного, то другого из стрелков, чтобы они снова и снова позировали. Они готовы принять все это за сплошное издевательство. – Коппенол говорил с волнением, как друг, как доброжелатель. И умолк. Умолк и повернулся спиной к Данае…Рембрандт взял его за руку. Присел перед ним на корточки.– Дорогой мой Коппенол. Я решил написать картину так, чтобы превзойти себя. А это трудно. Я могу не выдержать испытания. Я или вознесусь на вершину, или полечу в тартарары.