На пути «Тайфуна»: На пути «Тайфуна». А теперь на Запад. Жаркий декабрь - [399]

– К счастью, за митинги особо не наказывали, потому что тогда пришлось бы всех русских посадить, и работать было бы некому. Меня-то посадили, потому что я не просто участвовала в собраниях, а еще восхваляла советский строй. Но вот тех, кого считали родственниками партизан или сочувствующими, немцы расстреливали сразу.

– А колхозных активистов эстонцы преследовали?

– Да у нас в Принаровье колхозов еще мало, – пожала плечами репрессированная, – коллективизация же едва только успела начаться. Помещичью землю раздали, и крестьяне, получив наделы, кто единоличником стал, а кто в ТОЗы объединился. Но если где остались бывшие хозяева, то они при немцах зверствовали страшно и новоземельцев не щадили.

Вспомнив о пережитом, бывшая узница поникла и печально прикрыла глаза.

– Все оккупационное время прожила в страхе, – делилась она грустными воспоминаниями. – Прошло полгода, а кажется, что уже много лет минуло, столько за это время натерпелась. Еще школу жалко. Ее сразу не закрыли, и она еще продолжала работать. Вот только как осенью морозы ударили, так стало холодно заниматься, дров-то не было. Директор, он тоже в мой лагерь попал, рассказал, что дрова потом нашли, вот только они уже не понадобились.

– Закрыли школу?

– Сожгли.

– Зачем? – не понял Михеев.

– Так вместе со всей деревней и сожгли, – удивленно подняла на него глаза учительница. – Когда немцы отступали, то приказали эстонским белоповязочникам все сжечь. Людей – кого сюда, на левый берег, насильно отправили, кого на принудительные работы в Германию, а директора вот сразу в лагерь. Вы бы, товарищи командиры, поспешили, чтобы немцы не успели наши деревни сжечь.

Иванов мрачно слушал рассказ учительницы и вдруг буквально подпрыгнул, радостно потирая ладони:

– Ха, легок черт на помине!

И точно, бойцы первого взвода, посланные обыскать барак, выволокли оттуда за ноги какого-то человека и, подтащив к нам, бросили прямо в снег.

– Вот, тащ комбат, поймали коллаборациониста, – ни разу не спотыкнувшись на трудном слове, радостно доложил красноармеец Белов. – Видать, фашиста при обстреле зацепило, или же партизаны подстрелили, а фрицы не стали эвакуировать раненого и бросили подыхать.

Мы с удивлением уставились на пленного. Форма совершенно незнакомая, возможно, довоенная эстонская. Однако белая повязка, на которой по-немецки было написано, что этот субъект служит германской армии, не оставляла никаких сомнений – это действительно фашист.

– Да он дохлый, – поморщился комбат. – Весь кровью залит и не шевелится.

Белов, не говоря ни слова, перевернул карателя на спину и от души врезал ему ногой под ребро. Белоповязочник тут же охнул и открыл глаза, перестав притворяться мертвым.

Учительница, узнав палача, тоже охнула и машинально закрылась рукой, как бы ожидая удара.

– Это Юксаар из нашей лагерной охраны, – прошептала она. – Этот мерзавец еще похвалялся, как расстреливал родственников партизан и как отличился на облавах в Польше.

– Зачем местных карателей в Польшу-то отправлять? – не поняв, переспросил Свиридов.

– Так ведь эстонцы своих евреев давно переловили, вот их и направляли в Варшаву для обмена опытом, – растолковал я. – Но, конечно, карателей еще и в Белоруссию, и в Россию посылали. Они много где отличились. Кстати, бойцы, зря вы его притащили. Если у него и были какие-нибудь сведения о расположении частей, то они уже устарели.

Белов тут же признал свою ошибку, вытащил из ножен штык-нож и прищелкнул к «маузеру», намереваясь заколоть недобитка, но Михеев его остановил:

– Вы что же, боец, вот так просто его убьете?

Солдаты растерянно переглянулись, а полицай, решив, что у него появился шанс, вдруг заверещал на вполне понятном русском языке, заверяя всех в своей невиновности:

– Я никого не сжигал и не расстреливал, – хныкал «отважный» борец с мирными жителями. – Я неблагонадежный, мне расстреливать не доверяли! Я только охранял и проводил экзекуции! Меня свои же бросили! Я больше не буду!

Но бойцы все его аргументы проигнорировали и, уловив, на что намекает замполитрука, споро взялись за дело. Из машин достали толстые веревки, которые ловко накинули на ветки двух березок, стоявших рядом. За каждую схватилось по десятку солдат, и с дружным уханьем они пригнули деревья к самой земле. Предателя привязали за ноги, после чего по команде Белова канаты разом отпустили.

Фашист успел издать только короткий крик, тут же прерванный жутким хрустом, поставившим точку в его карьере карателя. Как бы история ни повернула в будущем, но этому белоповязочнику уже никогда не маршировать на параде эсэсовцев и не хвастать своими «подвигами».

Однако время поджимало. За нами уже остановилась колонна второго батальона, а команды продолжать движение все не было. Да уж, ситуация не из приятных. Достаточно атаки эскадрильи «штук» или артналета, чтобы уничтожить большую часть машин. Да и просто в случае прорыва какой-нибудь немецкой танковой роты, просочившейся мимо наших передовых полков, нам нечем будет их встретить. Пушек у нас нет, а из бронетехники у батальона имеется только «ганомаг», плюс еще один в составе походной заставы укатил вперед.