На пути к бионике - [72]

Мы привели лишь несколько примеров достигнутых учеными успехов в познании языка животных и ведущихся в этом направлении исследований. Однако, научившись обмениваться информацией с машинами, люди до сих пор не умеют или почти не умеют разговаривать с животными.

Что же мешает нам овладеть этим даром природы?

В умах людей долго господствовали предвзятые представления о животных. Религиозный догмат о божественной природе человека отделил его от остальных живых существ зияющей пропастью. И только во второй половине прошлого века сокрушительный удар по этим представлениям нанесла теория Дарвина. Следует вспомнить, как высоко оценили значение эволюционной теории Маркс и Энгельс и какое неистовство она вызвала среди реакционно мыслящих философов, ученых. Эта борьба вокруг теории происхождения человека еще не стала достоянием истории: в ряде штатов США преподавание дарвинизма было запрещено до недавнего времени.

Пренебрежительное, высокомерное отношение к животным имеет и другие корни. Весь строй буржуазных отношений поддерживает психологию, которая рассматривает окружающее сквозь призму денежных интересов, приучает человека взирать на все с точки зрения извлечения прибыли. Эксплуатация человека человеком неизбежно заставляет рассматривать и животных только как объект эксплуатации, только как дающий доход предмет. Не случайно человек ранее требовал, чтобы животные учились понимать человеческий, "господский" язык, и не снисходил до изучения языка самих животных. Такой подход к животным, бесспорно, затормозил развитие теории и, очевидно, нанес большой ущерб практике, ибо установление тесного речевого контакта между людьми и животными, как мы сейчас увидим, могло бы принести огромную пользу науке и практической деятельности.

Возьмем для примера бобров. Даже специалистов иногда поражают размеры построенных ими плотин, целесообразность выбора места, сложность конструкций и разнообразие типов бобровых жилищ. Причем их строительное искусство отнюдь не застывший стереотип. Любопытен такой опыт, поставленный французскими учеными. Сквозь бобровую плотину у ее основания пропустили дренажную трубу. Вода начала быстро уходить из пруда. Звери пытались приостановить падение уровня воды. Вначале они принялись надстраивать плотину, таскать ил на ее гребень. Это, разумеется, не помогло. Тогда бобры отыскали торчащий выше по течению конец трубы и попытались забить его илом. Но исследователи предусмотрели эту возможность: вода в трубу поступала не только через ее торцовую часть, но и через несколько боковых отверстий. Замазать их звери не смогли. Тогда они - опять-таки без всякого успеха - длительное время пытались закупорить наружный конец трубы. Уже эти действия были весьма сложными и давали основания полагать, что здесь ученые столкнулись с принципами элементарного мышления. В конце концов, бобры изменили форму плотины так, что ее основание оказалось ниже стока дренажной трубы. Убыль воды прекратилась...

В газете "Комсомольская правда" была опубликована фотография, сделанная школьницей Олей Васильевой, на которой запечатлены гуси у водосборной колонки: один гусь толкает ручку колонки, другой - пьет воду из корыта. Можно лишь строить различные предположения, каким образом гуси поняли, что вода польется в лоток, если тронуть ручку этой, по-видимому, изрядно разболтанной, водоразборной колонки. Произошло ли это однажды случайно, а затем закрепилось в гусином мозгу или птицы дошли до этого, наблюдая людей? "Нечто подобное, - рассказывает журналист В. Песков, - я узнал в Национальном парке Микуми (Танзания). Нам показали водопроводный винтиль, который ловко откручивал слон и подставлял бока струям воды"*.

* ("Комсомольская правда", 4 июля 1971 года.)

Очевидно, одними инстинктами описанные действия бобров, гусей, слона не объяснить - мы, надо полагать, имеем дело с проявлением элементарного разума. Однако то, что в обыденной жизни нам часто кажется бесспорным, наука обычно не спешит признавать. Домашних или охотничьих наблюдений, результатов единичных опытов или экспериментов ей недостаточно, ибо за всю историю человек не раз превратно судил о животных.

В свое время Декарт высказал предположение, что животные - это всего лишь весьма сложные машины и их действия в любом случае можно свести к законам физики, химии и механики. Так, например, когда паук ткет свою сеть, в его организме действуют сложные механизмы, точно отрегулированные для весьма определенной, стереотипной деятельности.

У Декарта нашлось немало последователей. Животных стали считать живыми автоматами, в которых все запрограммировано, все рассчитано наперед. Американские бихевиористы*, подхватившие и принявшие на вооружение гипотезу Декарта, считали, что поведение любого животного можно разложить на ряд сравнительно простых рефлекторных реакций и их понимание вовсе не требует психологического толкования. Отсюда остается одно - прекратить всякие разговоры о психике животных и заняться наблюдением за их поведением, за их реакцией на внешние и внутренние раздражители. Следуя этой концепции, бихевиористы придумали великое множество различных для животных тестов: клетки с замками, хитрые лабиринты, ширмы, отделяющие животное от пищи, и тому подобное. В результате осталась лишь констатация фактов, без малейшего признака психологизма.