На Пришибских высотах алая роса - [10]

– Может быть, я так дольше проживу. Не так в глаза будет бросаться, что я моряк.

Его засыпало на дне окопа, поэтому его и не увидели немцы. Он перелез через бруствер, который значительно осыпался за время боев, и вышел из дворика. На том же месте, где его видел последний раз, дымил обгоревший танк. Он пошел по направлению к дороге, которая проходила недалеко от их позиций и которую они держали под прицелом, не позволяя немцам проскользнуть по ней в сторону города, но, сделав несколько шагов, вернулся. Ему было плохо оттого, что он оставил тельняшку, как будто друга предал. Не мог он так поступить. С такой радостью и гордостью он надел ее впервые, хвастался ею перед земляками, носил всегда так, чтобы она выглядывала из-под бушлата. А теперь… Гадко как-то стало на душе от такого поступка, от такой подлости, проявленной пусть даже ни к человеку, а к кусочку материи. Но, ведь это не простая материя – это тельняшка, за которую любой моряк способен жизнь отдать, а он ради жизни решил от нее избавиться. Раскопал, вытряхнул землю, и одел со словами: «Прости, за минутную слабость». Тут до его уха донесся едва уловимый гул. Он остановился, прислушиваясь. Гул нарастал. И он понял, что по дороге движется и скоро пройдет мимо него колонна немецкой техники. Он свернул к небольшому и редкому лесочку, тянувшемуся по склону балки в сторону города. Этим лесочком он и решил пока идти. А куда? Во-первых, надо попить, во-вторых, переодеться и в третьих – не мешало бы подкрепиться чем ни будь. В город заходить нельзя – там немцы и, вообще, нет смысла – ему в другую сторону. А ему больше негде ни попить, ни переодеться, ни подкрепиться. Но пока судьба дарила ему жизнь, пользовался ее подарком и думал о том, как подольше сохранить этот драгоценный подарок, хотя совсем недавно был готов с ним расстаться. Но тогда требовали обстоятельства, диктовали условия боя.

Оказавшись в безопасности, и немного успокоившись, он вдруг почувствовал, как ему хочется спать, ведь он несколько суток уже не спал. Спать опасно, и он решил идти. Но сон буквально валил его с ног, и он, пробравшись сквозь густой кустарник на самое дно оврага, отдался в его власть. Проснулся, когда солнце уже перевалило за зенит. Сквозь решето листвы на дно оврага проникали золотистые его лучи, падали ему на лицо. Он прищурился, и они рассыпались всеми цветами радуги. Вроде и войны нет. А что это было вчера и несколько суток назад? Изматывающие бои, безысходность и, как выход, смерть. Еще вчера он согласен был умереть, а сегодня хочет жить. А сегодня наслаждается жизнью во всех ее проявлениях. И, действительно здесь, на дне этого оврага не было войны. Здесь светило солнце, с ветки на ветку перелетали птицы, и их щебет казался таким громким, что ему становилось страшно. Значит, все-таки есть война, и ему страшно даже оттого, что щебет птиц может привлечь врага. Овраг, в который он попал ночью, оказался довольно глубоким, и по его дну можно было пройти, почти не сгибаясь под ветками деревьев. Их ветки так густо переплелись, что закрывали дно от обозрения сверху. Только куда приведет этот овраг, ему было не ясно. А идти по нему безопаснее, чем по лесочку и можно даже днем. Зря он испугался птичьего щебета. На дно этого оврага война не заглянула. Здесь был совсем другой мир, не реальный. Он должен был признаться себе, что к нему вернулись силы, он был не ранен, а, значит, должен выполнять свой долг, долг советского солдата, а он прохлаждается здесь в этой идиллии на дне живописного оврага. А где-то там, на войне идет бой и, может быть, кому-то так нужна сейчас его помощь.

Он бродил в поисках съедобных ягод, и почувствовал запах сырости. Это говорило о том, что где-то недалеко есть вода. И действительно, немного пройдя вперед, он увидел струйку. Она вытекала из расщелины между камнями со склона оврага. Он соединил ладони лодочкой и набрал в них воды. Вода была холодная и приятная на вкус. Тогда он лег на землю и припал к краю каменного блюдца, которое изваяла для себя падающая струйка. Напившись вдосталь, он откинулся, и некоторое время лежал, давая возможность влаги проникнуть во все клеточки своего организма. И только, когда он почувствовал, что весь напитался влагой, решил помыться, чтобы смыть с себя пыль и гарь сражений. Каменное «блюдце» оказалось неглубоким и воды в нем было не много, поэтому Косте пришлось долго повозиться, чтобы омыть себя. Зато потом довольный, чистый, ощущая прилив новых сил, двинулся в путь. По солнцу определил, что вскоре встретившееся ответвление оврага, приведет его к городку, огоньки которого он приметил ночью. По нему он и шел до следующего утра, стараясь не наступать на ветки и не создавать лишнего шума.

Как только рассвело, он выбрался из балки и осмотрелся. Казалось бы, что городок спит в розоватой дымке утра, если бы не вереница немецкой техники, змеей, вползающая в его главную улицу, которая являлась продолжением дороги. Разве кто-то мог спать в таком грохоте. От надрывного звука работающих моторов, в домах дрожали стекла. У Кости голова кружилась от голода, но он понимал, что соваться в этот город, все равно, что в пасть льву. Там ни только не раздобудешь себе пищу, а сам станешь ею. Хорошо, если эти части пройдут через город, а не будут в нем расквартированы. В таком случае ему надо будет искать другое поселение, может быть, деревню какую ни будь. В деревне немцам не комфортно.