На прибрежье Гитчи-Гюми - [32]

Я собиралась было войти за ней, но Фред схватил меня за руку. Теодор насторожился, но ждать меня не стал и скрылся за дверью.

– Я хочу попросить у твоей матери разрешения пригласить тебя на свидание, – сказал Фред.

– Что ты несешь! – сказала я. – А ну, отпусти, свинья вонючая! – Я отдернула руку.

– Мод, подожди! – сказал он, но я его не слушала. – Дверь закрывать запрещается! – крикнул он мне вдогонку.

Эдвард сидел в кровати, одна рука была наручниками пристегнута к железной спинке, а второй он ел ярко-красное желе.

– Залог назначили в четверть миллиона долларов, – сказал он. – Евангелина, ты что-нибудь можешь сделать?

– А почему у него не обе руки в наручниках? – спросил Теодор.

– Таких денег мне не собрать, – сказала мамочка.

– Даже десяти процентов суммы. А почему такой большой залог, Эдвард?

– Они сказали, что я совершил такое, о чем мне не хотелось бы упоминать, – сказал он и разрыдался.

Я вдруг представила себе Эдварда маленьким, таким, как Леопольд сейчас. Наверное, с виду он был злым мальчишкой, – но это лишь для того, чтобы защитить что-то слабое и беспомощное внутри. Так морской конек носит в набрюшной сумке своего детеныша.

– Что значит «они сказали»? – спросила мамочка. – Ты это совершил или нет?

– Адвокат, назначенный судом, посоветовал мне не обсуждать дело, – сказал он. От слез у него потекло из носа. – Мамуля, ты меня не бросишь? Может, меня на долгие годы посадят в тюрьму. Ты будешь меня ждать, Евангелина?

– Вряд ли, – сказала мамочка и присела на край кровати. – Ну-ну, не плачь. Мод, найди бумажную салфетку. – Я протянула ей клинекс, и она вытерла Эдварду нос. Он громко высморкался. Мамочка легла с ним рядом. – Кто-нибудь, уберите желе, – сказала она. – Или, может, хотите доесть? Мы как-нибудь сможем его вынести? Для Леопольда?

– Я так и знал, что ты это скажешь, – вздохнул Эдвард.

– Если ты так хочешь, оставь желе себе.

– Нет, – сказал Эдвард. – Я знал, что ты скажешь, что не будешь меня ждать.

– Ну что еще я могу ответить? – сказала мамочка. – Я не хочу лгать тебе, Эдвард. У нас с тобой было много хорошего, правда?

– He знаю, – сказал он. – Так ли уж хорошо было? Да я по большей части был пьяный или обкуренный, так что помню мало.

– За решеткой у тебя будет время обдумать свою жизнь, – сказала мамочка. – Считай, тебе повезло. Пострадал ты несильно, в тюрьме сможешь чем-нибудь заняться – написать роман, например. У Достоевского тоже была эпилепсия. Может, твоему адвокату удастся тебя вытащить, сославшись на эпилепсию. Ты кого-нибудь убивал, когда грабил?

– Мамочка, ты что? – сказал Эдвард. – Неужели ты считаешь, что я на такое способен?

– Откуда мне знать? – сказала мамочка. – Отвечай на вопрос.

– Я не могу это обсуждать – сказал Эдвард.

– Мам, это невыносимо! – сказал Теодор. – Пошли отсюда. Тебе так хотелось подцепить мужика, что ты не побрезговала убийцей с эдиповым комплексом, который угрожал пистолетом ни в чем не повинным лавочникам. Неужели ты сама не видишь, как это все убого и мелко?

Мамочка, так и лежа рядом с Эдвардом, заплакала.

– Я понимаю, ты говоришь совершенно справедливые вещи, – сказала она. – Но мне так плохо! Он был таким красивым, таким молодым! Я надеялась, что помогу ему измениться.

Я разглядывала Эдварда. У него был огромный нос, спутанные, добела выгоревшие патлы и лоб как у элитного бультерьера.

– Ты что, действительно считаешь его красивым? – спросила я, невольно рассмеявшись.

– Благородный профиль. Как у першерона. Или клейдесдальца.

– Лошадиный?

Пожалуй, в его черепе действительно смутно просматривались некие благородные черты. Так в кляче, запряженной в тележку зеленщика, угадывается старый боевой конь. Не высший сорт, конечно, но с кое-каким достоинством.

– Мамусечка, – грустно простонал он.

– Красивый! – сказал Теодор. – Благородный! – И тоже расхохотался.

Мы ржали и не могли остановиться – наверное, из-за переизбытка напряжения, и в палату заглянул обеспокоенный Фред.

– Что здесь происходит? – спросил он. – Нельзя лежать в кровати с заключенным.

– Она считает его красивым, – сказала я сквозь смех. Тут и Фред зашелся. Мы втроем стояли, согнувшись от хохота пополам, а мамочка с Эдвардом лежали в кровати и рыдали.

Наконец мы успокоились, но время от времени то один, то другой снова принимался хохотать.

– Миссис Сливенович, – сказал Фред совершенно серьезно. – Я заканчиваю дежурство в шесть и хотел просить вашего разрешения пригласить Мод на свидание.

– У меня возражений нет, – сказала мамочка и высморкалась.

– Какое свидание! – сказала я. – Не собираюсь я идти к тебе на свидание.

– Фред де Галлефонтен не любит, когда ему отказывают в свидании, – сказал Фред.

– Фредди Галлефонтен! – сказала я. – Что за Дикое имя!

– Много поколений назад мои предки приехали сюда из Галлефонтена, – сказал Фред. – Это во Франции. Там мы владели деревней и замком. Но с тех пор род наш пришел в упадок.

– Ты мне что, угрожаешь? – сказала я. – Зачем говоришь, что не любишь, когда тебе отказывают?

– Нет! – воскликнул Фред. – Как я могу тебе угрожать? Я боюсь тебя до смерти. Едва собрался с духом тебя пригласить. Я даже не уверен, хочу ли с тобой встречаться.