На предельной высоте - [3]

Здесь же, в Гомеле, впервые пересеклись пути Эйтингона и Троцкого. 10 мая 1920 года Председатель Революционного Военного Совета Республики Троцкий прибыл в Гомель для реорганизации укрепрайона и усиления борьбы с дезертирством. Надо сказать, что и то, и другое неистовый «Робеспьер» русской революции делал давно проверенным способом: он сотнями расстреливал крестьян, отказывающихся бросать свою землю ради строительства новых укреплений, и дезертиров, которым шестилетняя война надоела хуже горькой редьки. Но если Троцкий в то время не мог и представить себе, что симпатичный гомельский чекист когда-нибудь станет организатором покушения на него, то Эйтингон, познакомившись с Троцким, не почувствовал к нему ничего, кроме антипатии. Возможно, она сохранилась в его душе надолго.

Эйтингон — гимназист

Надо сказать, что Эйтингон с юных лет привык всё делать обстоятельно и подходить к делу с полной ответственностью. Возможно, поэтому его работа в качестве сотрудника секретной службы была уже с первых дней оценена по достоинству. В 1920 году в губчека приехал из центра проверяющий по фамилии Романовский. Его вывод о деятельности местной секретной службы был таким: единственным светлым пятном на общем фоне является работа Эйтингона. Его выдвинули; он стал исполнять обязанности заведующего секретно-оперативным отделом. Когда в Гомеле вспыхнул бунт бывших мелких собственников и уволенных из армии солдат, Эйтингон принял в его подавлении самое активное участие. Он защищал новую власть с оружием в руках.

В начале 1921 года его направили в командировку в Москву. Вернувшись, он временно замещал своего шефа Валенберга. 20 марта 1921 года губком РКП Б утвердил его членом коллегии губчека. По сути дела, он руководил главным отделом местной секретной службы и пользовался полным доверием и поддержкой начальства. Так, в возрасте 21 года Наум Эйтингон стал вторым по значимости чекистом Гомельской губернии. Что он сделал для этого взлёта? Собственно, всё, что тогда делала Чрезвычайная Комиссия. Она утверждала новую власть, обрубая корни прежней системы. Теперь Эйтингон был уже одним из известных центру чекистов.

Вскоре состоялась его встреча с еще одним лидером русской революции — главой ЧКДзержин-ским. Он, отметив волевые качества 22-летнего Эйтингона, послал его в Башкирию, поручив покончить с бандитизмом. Теперь Эйтингон был зампредом республиканской ЧК. Но ему приходилось и самому принимать участие в полевых операциях. Однажды в стычке с бандитами, совершавшими грабежи и убийства, он получил серьёзное ранение в ногу, и последствия этого ранения сказывались всю его жизнь.

Белорусский историк А. Карасёв утверждает (хотя без особой уверенности), что Эйтингон получил ранение в ногу под Давыдовкой и лечился от этого так долго, что и учиться в академии ему было недосуг… Так вот П.А. Судоплатов в своей книге «Спецоперация» написал всё совершенно верно: ранение в ногу, которое отзывалось болью всю жизнь, Эйтингон получил в Башкирии, а в 1922 он лежал в больнице по поводу прободной язвы двенадцатиперстной кишки, болезни, которая преследовала его постоянно и послужила одной из причин его смерти. Хотя никто не будет отрицать, что под Давыдовкой он был тоже ранен. Его ноги сохранили следы нескольких ранений.

Принимал он также участие и в освобождении большевистского командира Блюхера, который был захвачен китайцами на Дальнем Востоке.

Эйтингон с группой чекистов

В ОГПУ и среди друзей Наума Эйтингона звали Леонид. В своей книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль, 1930–1950 годы» Павел Судоплатов пишет, что в 20-е годы евреи-чекисты брали себе русские имена, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей национальности как среди осведомителей и информаторов из кругов дворянства и бывшего офицерства, так и коллег, с которыми они работали. Впоследствии эта мода распространилась и за пределы ЧК, главным образом в государственных учреждениях страны. Но мы думаем, что выезд за рубеж под чужим именем был распространён у всех разведчиков, независимо от их национальности.

Эйтингон в Башкирии

В мае 1923 года Эйтингон был вновь вызван в Москву. Он прибыл на улицу Лубянка, прямо к «Железному Феликсу» и получил новое назначение — в соседний кабинет.

В центральном аппарате ОГПУ Эйтингон начал работу под руководством знаменитого Яна Петерса, начальника Восточного Отдела. Одновременно Эйтингон приступил к учебе на восточном отделении Военной Академии Генерального Штаба, которую закончил в середине 1925 года. Его однокурсниками были в те годы Чуйков и Голованов: один впоследствии проела-вился в дни обороны Сталинграда и стал Маршалом Советского Союза, а второй — Главным маршалом авиации.

Летом 1925 года Эйтингон был зачислен в Иностранный отдел (ИНО) ОГПУ и в октябре направлен — под глубоким прикрытием — в Китай. Там он на практике познакомился со сложностями работы в зарубежной разведке. Некоторые из операций, которые Эйтингон проводил тогда в Китае, были засекречены даже в 2000 году.

Для нас откровением стал рассказ о деятельности отца, который мы услышали из уст Павла Судоплатова в 1995 году. Мы встретились с ним по нашей просьбе, так как хотелось услышать то, чего тогда ещё никто не знал. Мы, по правде сказать, немало удивились, когда услышали, что в 1920-е годы в целом ряде стран уже действовали объединённые разведсети ОГПУ и разведуправления Генштаба Красной Армии, в значительной мере опиравшиеся на структуры Коминтерна.