На пределе жизни - [7]

Наше основное снаряжение того же типа, что и у дрейфующих научных станций Арктического института, оно хорошо зарекомендовало себя в работе. Палатки в форме полушария, сконструированные инженером Шапошниковым и поэтому носящие сокращенное название КАПШ (каркасная палатка Шапошникова), близки к чукотским ярангам или казахским юртам. Каркас такой палатки собирается из изогнутых дюралюминиевых труб. Ее стенки трехслойные: верхний — черный, кирзовый, прочный и почти непромокаемый, средний — байковый, внутренний — из белого полотна, отражающий часть тепла внутрь палатки. Пол КАПШа из прорезиненного перкаля до тех пор, пока на нем не появятся дыры, влагу не пропускает. Напротив входа, завешенного войлочной дверью, небольшой круглый иллюминатор из двухслойного органического стекла. В такой палатке (ее вес около восьмидесяти килограммов) почти с комфортом могут жить три-четыре человека. В случае надобности здесь могут разместиться и шестеро.

Эти жилища отапливаются углем и дровами в железных печках или газом. Сейчас у входа в нашу палатку лежит баллон со сжатым газом; от него внутрь, к обычной двухконфорочной плите тянется резиновый шланг. Даже при сильных морозах и ветре газ обогревает палатку неплохо. Единственное неудобство — неравномерное распределение температуры: в то время как под потолком царит тропическая жара, на полу не тает нанесенный ногами снег, а в чайнике и ведрах замерзает вода.

Спальные мешки из собачьего меха, покрытые кирзой, с легкими пуховыми вкладышами, отлично защищают от любого мороза. Обычно на базе мы спали только в одних вкладышах, используя меховые мешки как матрацы. Эти легкие (они весят меньше килограмма) компактные и теплые вкладыши летом во время наших путешествий по острову часто удостаивались комплиментов. Для таких маршрутов у нас была альпинистская шелковая палатка, которая вмещала, правда не без усилий с нашей стороны, четырех человек. Из одежды и обуви мы располагали теплыми куртками и брюками с кирзовым верхом, куртками на шерстяной вате с парусиновым верхом, унтами и сапогами. Это тяжеловатое, но зато прочное обмундирование не требовало, как меховая одежда, тщательного ухода за собой и годилось для любой погоды.

Однако вернемся к острову Беннета. В тот момент, когда мы здесь высаживались, погода показала себя с лучшей стороны: ярко светило и заметно пригревало солнце, его лучи, отражаясь, ослепительно сверкали в гранях бесчисленных снежинок; на снегу лежали густые темно-синие тени. В непривычной тишине чувствовалась какая-то торжественность. Но уже к ночи мы познакомились с тяжелым «характером» этого острова, с которым нам часто пришлось сталкиваться впоследствии. Едва удалось облагообразить наш аэродром — сровнять и разбросать на нем особенно крупные заструги и разметить посадочную полосу флажками, как неожиданно задул порывистый ветер, солнце подернулось сероватой дымкой, по снегу побежали и завихрились струйки поземки. Видимость сократилась до двухсот — трехсот метров, и о приеме самолета в ближайшее время нечего было и думать.

Первую ночь спать не пришлось. Горит, и то в пол-огня, одна конфорка плиты, но в палатке тепло. Необыкновенно вкусен чай из куска плотного снега, вырубленного из ближайшего сугроба. Приближается первый выход в эфир «новорожденной» радиостанции. Как мне пришлось убедиться за несколько дней нашей совместной жизни в Темпе и здесь, Славе вовсе не свойственна излишняя нервозность. Человек он спокойный, уравновешенный. Однако сейчас Слава заметно волнуется — копается в куче проводов, нет-нет и заглянет в инструкцию. Это понятно, опыт у него невелик, а помощи ждать не от кого. Для меня радио тем более «темный лес».

Вот и подошел срок радиопередачи. Вновь и вновь Слава выстукивает наши позывные, с надеждой мы смотрим на зеленую коробку рации, стоящую посредине палатки на ящике, однако никто из соседей не отвечает на наши вызовы — нас не слышат.

На следующий день, проснувшись и согрев чай, вновь пытаемся добиться связи, теперь уже при помощи ножного генератора, известного в общежитии под именем «солдат-мотора». Трудимся уже вдвоем, причем моя роль ответственная и не из легких. Генератор, которому педали и седло придают сходство с каким-то нелепым, комолым и бесколесным велосипедом, основательно промерз на улице и крутится тяжело. Весь пот нашего совместного труда — на моем лице.

Долгие, а для меня и «горячие» часы бесплодных попыток выйти в эфир, и, наконец, к исходу дня лицо Славы, склонившегося над ключом, расплывается в довольной улыбке: нам ответил один из ближайших соседей — станция на острове Генриэтты. Слышат они нас неважно, но любезно предлагают принять радиограммы и передать их дальше по назначению. Настроение сразу поднялось: теперь мы не одиноки и наши дела не так уж плохи.

22 мая пурга разыгралась не на шутку. Температура воздуха упала до —20°. Палатку грызли и рвали колючие потоки снега; при сильных порывах ветра каркас ее прогибался и скрипел. Ночью ветром свалило и изогнуло одну из радиомачт. Выправить и вновь поставить ее на место удалось лишь с большим трудом. Видимость упала до 50 метров. На нашей посадочной площадке в снежной мгле можно различить лишь самые близкие к нам флажки.