Стрепетов возмущался ее легкомыслием, а она кричала, что от хлорированной воды у нее вылезают волосы.
— Вы не видите во мне девушку, я для вас с Барсом — пацан…
И вскоре явилась мелкозавитая, стала похаживать по комнате большими шагами, воображая себя манекенщицей.
— Ведь несправедливо, Марина Владимировна, почему у одних легкая молодость, а я учусь, работаю — и ни грамма счастья?
Барсов, забежавший в это же время, хихикая, поедал оладьи, Варя и Анюта всегда их пекли, когда он приходил: и дешево, и легче всего накормить. Он больше не рос вверх, но плечи раздались, лицо стало четче, суше. Прекрасно они смотрелись рядом, Варя и Барсов. Но он заявлял: «Только безмозглые кретины женятся, не кончив институт…»
Варя скрестила руки на груди и сказала с горькой улыбкой:
— С какой радостью я бы пошла в жены-домработницы, лишь бы меня кормили, одевали, возили отдыхать…
А флегматичный Барсов жевал оладьи, толстокожий, как гиппопотам.
Года через три после окончания школы Варя начала незаметно меняться. Юмор сменился иронией, даже сарказмом. Она страдала из-за того, что учится в медучилище, а многие одноклассники в институте. И эти чувства родители ее усиливали, переживая «непрестижность» профессии дочери, медсестры. Марина Владимировна сказала, что Варя напрасно озлобляется, что нельзя быть несчастливой, когда тебе двадцать лет и ты абсолютно здорова…
Варя хмыкнула, блеснула глазами, растянула в улыбке большой рот и сообщила, что Ланщиков ушел из университета.
— Почему?
История была нелепая. Ланщиков пошел в ресторан, его роскошная норковая шапка пропала в гардеробе, и он решил раздобыть себе другую, на улице. С чужой головы. Товарищ его отговаривал, но Ланщиков вышел, сорвал шапку с прохожего, сунул товарищу, подъехала патрульная машина, их задержали.
— Ланщикова исключили?
— Как же, с его родителями… Оформили переводом в историко-архивный…
— Ты с ним общаешься?
— Он столько анекдотов знает, да и поет прекрасно, под гитару…
И тут же без перехода похвастала, что с ней на улице иногда теперь заигрывают молодые люди.
— Я уже не похожа на тощую ворону? Помните, как меня Барсов дразнил?!
Она задумалась. Ее веселость была какой-то судорожной.
— А знаете, как вчера мы день рождения Олега отмечали? Его мать попала в больницу, в холодильнике даже петух не кукарекал, а я пришла, как человек, прическу сделала в парикмахерской. Эти типы спорили о фантастике, какая лучше — научниками писанная или писателями, а меня в упор не замечали… Пришлось сбегать, купить им антрекоты, нажарить и уйти, хлопнув дверью.
Помолчала и добавила грустно:
— Ухаживают многие, а жениться боятся, говорят — опоздала, долго выбирала, возраст ушел…
— Тебя любит Стрепетов… — начала Марина Владимировна, но Варя подняла руку.
— Нельзя ему портить жизнь. Я ведь со всячинкой. А от него только хорошее видела.
— Ура! Меня распределили в хирургическую клинику! — Варя влетела, сверкая глазами и зубами, и закружилась, раздувая плиссированную юбку.
— Хороший коллектив? — спросил Сергей.
— Не знаю. Не знаю… Но какой шеф!
Она ни о чем не могла говорить, не вспоминая о нем. Нестарый, остроумный, оценил ее руки, на свои операции вызывает, работает на износ, может три операции простоять у стола, только сереет и лоб мокрый. А какая скорость! Ни единого лишнего движения, неуверенного нажима скальпелем. Длинные пальцы безошибочно дотрагивались до тела, там где надо. Виртуозная техника.
— А после работы приглашает с ним кофе пить.
Варя изменилась, ушло мальчишество. Она стала мягче, кокетливее, лицо ее все время двигалось, каждый мускул сокращался, точно она собиралась то плакать, то смеяться. Лихорадочное оживление ее красило, узкие глаза сверкали…
— Ты слишком горячо шефа вспоминаешь… — пошутила Марина Владимировна, но Варя перебила, заговорщически усмехаясь.
— Он меня, правда, часто провожает домой, говорит, ради моциона. Нет, у него третий брак, молодая жена, зачем мне осложнения!
Глаза Вари сияли. Она выдавала себя каждым жестом, словом, ее никто и ничто больше не интересовали…
— Шеф — личность, хоть и циник. Руки волшебные, и поэзию знает, и музыку, и альпинизмом занимался, «для мужского самоутверждения».
— Интересный?
— Он мне сказал, что своим женам обещал все, кроме верности, и признался честно: «Люблю рвать цветы, где вижу, даже с газонов…»
— А не унизительно стать «калифом на час»?
— Я знаю, что ему плевать на меня, как на человека. Но зато теперь я осажу старшую сестру. Вчера он вызвал ее и сказал, что мои опоздания с ним согласованы…
Эту девочку точно уносила от Марины Владимировны льдина, и между ними все ширилась полынья…
Через месяц она приехала ночью. Сказала, что шеф подвез на машине. Отмечали диссертацию.
— Все сестры были приглашены? — поинтересовался Сергей.
Варя хихикала. Она была в модном дорогом платье, сильно надушенная, с подведенными глазами, медленно взмахивала тяжелыми ресницами, точно бабочка крыльями, а глаза блестели торжествующе, и губы подрагивали от ежесекундных улыбок.
— Кстати, Сергей Михайлович, не хотите перейти в нашу клинику? Освобождается место главврача, могу похлопотать.
Сергей нахмурился. Посмотрел на жену и сдержался.
