На помощь далеким мирам - [3]

Он, прикрыв глаза и подставив лицо ласковому ветерку, плыл в потоке своих размышлений. Он любил время сумерек, когда день медленно покидает мир, чтобы уступить дорогу ночи. Так во всем. День сменяет ночь, жизнь — смерть. Сколько бы ни прошло лет, отпущенных ему для жизни на этой цветущей и благодатной планете, он никогда не устанет удивляться царящей вокруг гармонии. Ему никогда не пресытиться ароматом цветущих садов, что раскинулись прямо под окном, не наскучит ему и сама жизнь, потому что в каждом ее миге скрыт великий смысл, великое значение. Давно, очень давно он постиг эти знания и получил право стать Учителем. Но почему сегодня вдруг он вспомнил об этом, зачем позволил призрачному потоку воспоминаний овладеть своим сознанием. Почему сегодня? Он знал ответ. И это знание отзывалось в его сердце тонкой, едва уловимой болью.

Став Учителем, он получил право определять судьбы своих учеников. Но не всегда, далеко не всегда это приносило ему радость. Его душа ликовала в те мгновения, когда он становился незримой причиной открытия учениками новых знаний, возносящих ищущих на вершины самосознания и саморазвития. Он радовался, как юнец, победам и успехам своих учеников. Да и как же было не радоваться, если он кропотливо изо дня в день, из мига в миг пестовал и направлял их в мире, помогал им возмужать душой, открывать в себе все новые и новые кладези знаний и способностей.

Но душа его плакала и тосковала, когда наступала пора прощания, хотя по меркам Вселенной временного и краткосрочного, но все же прощания. В преддверии этих событий, всегда печальных и трудных, он понимал, что вместе с прощанием наступает и испытание. Испытания крепости духа его учеников, испытание его собственных умений. Справился ли он со своей задачей, предстоит доказать его ученику, доказать своей новой жизнью, каждым своим поступком, словом, мыслью.

Уд был не просто Учителем, членом Совета Учителей, но он был его старейшиной, самым мудрым и искусным. И потому его ученикам доставались самые трудные испытания и задачи. Среди его учеников не было и не могло быть слабых волей, хилых духом и разумом. Нередко именно из их числа выбирались претенденты на задания галактического масштаба. И пусть, быть может, кому-то могли показаться излишне суровыми наступавшие для них жизненные этапы, но они были необходимы, они были закономерны, объяснимы, заслужены.

Уд тяжело вздохнул и поднялся — пора возвращаться в дом. Он бросил мимолетный взгляд на погружающийся в сумерки город, но кое-где то там, то здесь уже вспыхивали мириады огней. Совсем скоро весь город озарится светом, свет зальет площади и магистрали.

Переступив порог, он легко коснулся кончиками пальцев едва различимой в темноте небольшой пластинки у окна, и тотчас стало светло. От излишней яркости света Уд даже невольно зажмурился. Он еще раз прикоснулся к пластинке, и освещение стало приглушенным, мягким, оттеняющим каждый предмет в просторной комнате. Он любил вечернее время провести именно в этом помещении своего огромного дома. Здесь удобно соседствовали видеотека с видеоэкраном и старинные книги, источники бесценных знаний. Обычно он устраивался в глубине большого кресла и погружался во внешнее созерцание. Впрочем, нередко он устремлял свое сознание вглубь, в самого себя, в свою душу. В этих тонких структурах он черпал жизненные силы и бодрость для выполнения задач мира внешнего.

Сегодня вроде бы все было, как всегда, но вот в душе его покоя все не наступало. Уд понимал, что лукавит сам с собою — напрасно он ожидал успокоения и умиротворения, сегодня их не будет. Ибо уже завтра закончится жизненный круг его одной из самых способных и одаренных учениц — Таи, дочери Исы. О, он и не представлял себе, что так тяжело ему будет проститься с нею!

Он вспомнил ее совсем еще юной девушкой, почти девочкой с нескладной, не вполне еще сформировавшейся фигурой и копной непослушных волос, которые она в волнении все поправляла рукой. Уд смотрел на нее и в душе жалел ее за предстоящую ей жизнь, полную трудностей и лишений, отказов, сознательных и несознательных от многого, слишком многого — простых, милых сердцу любого смертного удовольствий, радостей, привязанностей. Но он пресек тогда эти глупые мысли, попытался закрыть душу для жалости и слабости. Нельзя! Если он будет сочувствовать и жалеть каждого ученика, то кто тогда будет работать и созидать? И все-таки избавиться до конца от нахлынувшей вдруг в сердце отеческой жалости к ней он так и не смог.

А она, должно быть, и не понимала в тот момент всей важности происходящего. Ведь, стоя пред строгими очами всего Совета Учителей, она не знала, что такое бывает лишь единожды в жизненном круге, да и то далеко не у каждого. Она не знала, не понимала тогда, что Совет призвал ее для того, чтобы изучить ее способности, волю, качества ее души. Она и не задумывалась о том, что вынесенный вердикт поставит ее в полное подчинение воле Совета, который сам выберет для нее дорогу в этом жизненном круге. И с этого мига больше не будет она иметь власти ни над своей судьбой, ни над самой жизнью. Все будет подчинено выполнению назначенной для нее задачи.