На полпути в рай - [98]

— Разве юриспруденция и альпинизм имеют какое-нибудь отношение к кафедрам медицинского факультета, что господин доктор выдвигает такое предложение?

Господин ректор университета сейчас же прервал его:

— Убедительно прошу не отвлекаться от повестки дня! Что касается вопроса, то, разумеется, поскольку в судах расследуются дела и врачей, и больных, юриспруденция имеет прямое отношение к медицине. С другой стороны, на вершинах таких гор, как Арарат, много снега, а он очень похож на химические вещества белого цвета, применяемые в медицине, как, например, хинин, аспирин, камфора и сотни других лекарств, а также на сахарную пудру и соль. Кроме того, для сохранения вакцин, сывороток для прививок оспы и в особенности пенициллина, стрептомицина и прочих лекарств, которые должны храниться в леднике, снег и лёд употребляются в большей мере, чем что-либо другое, поэтому предложения господина доктора Раванкаха Фаседа, уважаемого декана медицинского факультета, совершенно уместны и он вправе обратиться к совету с этой просьбой.

Господин доктор Оуратгяр, полномочный представитель литературного факультета, совершенно разнузданный господин, тоном, которым он говорил все шестьдесят лет своей жизни, с тех самых дней, когда в Ширазе, ещё мальчишкой, играл в камушки, и до сегодняшнего дня, когда он является профессором, непререкаемым авторитетом самой основной политической кафедры факультета и преподаёт рыбий и птичий языки, тоном, по которому ещё никто до сих пор не мог понять, любезности или дерзости говорит профессор, получив слово и, с силой стукнув кулаком по столу, сказал:

— Дорогой наш друг, уважаемый и учёный коллега, чтоб его поскорее забрал мойщик трупов! — человек очень разумный и благородный. Он врач высокой квалификации, и всюду, где бы вы ни произнесли слова «господин доктор Раванках Фасед», всё, в том числе и он сам, начинают благословлять его. Однако недостаток господина доктора заключается в том, что его разумом распоряжается господин американский посол. Больше я ничего сказать не имею, умный человек ограничивается намёком.

Господин доктор Раванках Фасед в ответ на это изволил сказать:

— В соответствии с постановлением нашего совета принятым три недели назад, употребление на заседаниях какого-либо иностранного языка, кроме английского, запрещено. Поэтому я прошу уважаемого профессора последнюю фразу, которую они произнесли не то на арабском, не то на сирийском, не то на каком-то ещё другом языке, перевести на персидский язык.

Господин доктор Сеид Али Шамгах, представитель юридического факультета, профессор с мрачным лицом, свидетельствовавшим о том, что он страдает несварением желудка, расправил свои нахмуренные брови, вновь их сдвинул, образовав при этом на лбу три морщины, надул вены на шее, отшатнулся от доктора Раванкаха Фаседа и с подчёркнутым изумлением сказал:

— Странное дело, оказывается, господин декан медицинского факультета не читал даже «Калилу и Димну», если он не может отличить арабского языка от сирийского.

— Простите, что вы изволили сказать?

— Я сказал, что вы не читали «Калилу и Димну».

— А разве мне обязательно читать «Калилу и Димну»?

— Я хотел сказать, что вы, вероятно, даже в средней школе толком не изучили персидский язык.

— Именно этим я и горжусь. Мы, американцы, своё образование получили в Соединённых Штатах.

— А почему же вы тогда не остались там?

— Вот это уже вас не касается. Нас прислали сюда для дел значительно более важных, чем те, которые доступны вашему уму. Через некоторое время мы вам доложим, почему мы там не остались.

— Но, уважаемый господин доктор, я хочу сказать, что, если человек стал деканом факультета Иранского университета, он должен знать язык Ирана.

— Мы, крупные врачи, побывавшие в Америке, стоим выше этого. Зачем нам знать персидский язык, собственно зачем он нам нужен? Жена моя — американка, дети мои-американцы. Вы ещё должны благодарить меня за то, что я разговариваю здесь с вами по-персидски. Если бы всё было так, как хочется мне и господину доктору Грейди, мы даже и здесь не стали бы говорить на этом языке.

Из угла комнаты господин доктор Мехди Атеш, любезный коллега господина доктора Раванкаха Фаседа и второй учёный представитель медицинского факультета, даже не попросив слова, крикнул с места:

— Браво, браво! Я сегодня же доложу наверху о высоких чувствах моего дорогого коллеги и доведу это до сведения наших друзей, находящихся по ту сторону Атлантического океана.

Господин ректор университета, обменявшись, как и раньше, удовлетворённой улыбкой с господином Раванкахом Фаседом, сказал:

— По-видимому, господа члены совета не имеют ничего больше сказать по этому поводу. Предложение господина доктора Раванкаха Фаседа утверждается.

Все присутствующие единодушно выразили своё согласие. Разумеется, разрешение этой сложной и запутанной проблемы успокоило господина ректора университета. Ему и раньше не раз удавалась добиваться успеха, но больше всего он будет гордиться сегодняшним днём, гордиться своим искусством вести заседание, кичиться тем, что одним ловким манёвром ему удалось добиться утверждения советом университета трёх важных вопросов: во-первых, что всякий человек, приехавший из Америки, если даже он и не имеет никакого отношения к университету, с помощью снега и льда может быть привлечён в университет. А если гору Арарат можно считать частью медицинского факультета, то почему пушки, танки и пулемёты нельзя считать составной частью философии и богословия, тем более что пушки, танки и пулемёты транспортабельны и могут быть переброшены с одного конца света на другой, иногда — в Корею, а иногда — в Турцию и Иран.