На полпути - [47]

— Его здесь нет, — ответила Мока. — А кто его спрашивает?

— Драхош… Это вы, Мока? Здравствуйте. Послушайте. У меня был недавно этот парень. Он тут плакал мне в жилетку. Действительно у вас стряслась большая беда?

— Страшная, ужасная беда, товарищ Драхош…

— Я тотчас выезжаю, — прервал ее Драхош. — У меня, правда, билеты в кино, и жена будет ворчать… Ну да ладно. Я уже выезжаю. Подождите меня, пожалуйста, в конторе…

Дани зашел в трактир. Он и сам не знал, что ему там было надо, но он хотел посмотреть в лицо врагу, врагу, которого как-то в минуту вдохновения назвал «частной собственностью». «Даниэль в пещере у львов», — подумал он и улыбнулся.

В первый момент он был ослеплен ярким светом и оглушен встретившим его шумом. Но шум сразу стих, а глаза его быстро привыкли к свету. Он окинул взглядом столики, покрытые пестрыми скатертями, но все перед ним словно заволокло каким-то туманом. Как будто там в углу сидит Ференц Мок и перед ним бутылка с вином, но возможно ли это? Люди с язвой желудка не пьют обычно вино. А вон два бригадира, животновод… и уйма народа, которого вот уже месяц не видно в поле…

В другом углу за сдвинутыми вместе столами, во главе них, с кривой усмешкой на губах восседал его дядя, Лимпар. Дани видел его совершенно отчетливо, он мог бы, стоя в дверях, пересчитать морщинки на его лице.

Дани направился туда решительным шагом и, отодвинув от стола вместе со стулом какого-то парня, любезно кивавшего головой, не говоря ни слова, сел напротив дяди. Их отделяло примерно полметра. Они смотрели друг другу в глаза пристально, вызывающе.

В дальнем конце трактира кто-то что-то сказал, и снова негромко зажужжали голоса. Трактирщик Давид подлетел к Дани, и через минуту перед ним уже стоял стакан с тремястами граммами вина. Дани залпом выпил его до дна.

Он сразу почувствовал в желудке приятную теплоту и снова вспомнил, что за весь день у него не было во рту ни крошки. Но теперь ему не хотелось есть. Приятно было ощущать эту теплоту перед леденящим кровь прыжком.

— Ба, товарищ председатель! — с хитрой усмешкой протянул Лимпар. — Вы по крайней мере сообщите нам, с каким результатом прибыли. Ну как, выдали вам лоскуток, чтобы заткнуть пробоину в тонущем корабле?

— Я не получил денег, — с холодным спокойствием ответил Дани.

Наступила тишина. Потом поднялся тихий, враждебный ропот.

— Обещали нас поддержать…

— Десять лет обещают, что в кооперативе жизнь будет лучше.

— Зачем мы вступали? Чтоб горе мыкать?

— Пусть нас отпустят на завод. Там я проработаю восемь часов в день, и каждые две недели мне будут отваливать денежки.

— Десять лет обещают, что в кооперативе жизнь будет лучше.

— Десять лет…

— Десять…

Дани почудилось, что слова, сказанные им Драхошу, записали на пленку, а теперь прокручивают ее.

— В кооперативе да, — сказал он. — Там жизнь будет лучше. А у нас пока еще не сельскохозяйственный кооператив, а какое-то мелкое предприятие… При переходе на новый способ производства неизбежно наблюдается упадок… Упадок чего? Общий упадок. И в первую очередь дисциплины… У всех вас есть хлеб. У всех полный достаток. Все получили и наворовали столько, что хватит до нового урожая… Откуда я знаю? В деревне ничего не скроешь. Моя мать, моя честная мать, сказала вчера: «Видишь, не был бы ты председателем, и мы тоже могли бы теперь красть, не хуже других…» Эта зараза в воздухе, как грипп. Хочешь не хочешь — всех заражает. Кто мог позволить себе, когда был единоличником, в октябре носа не показать в поле, а только попивать винцо да отлеживать бока? Десять лет обещают, что в кооперативе жизнь будет лучше, да? Будет ли лучше? Ну конечно, будет, но без вас. Зачем вы вступали в кооператив? Насколько я знаю, никого не заставляли, не били, никого не запугивали. Если бы в нынешнем году все работали так же добросовестно, как раньше, когда были единоличниками, мы бы теперь горя не знали. Вы пытаетесь тремя способами выжать все возможное из кооператива: во-первых, бездельничаете, во-вторых, воруете, в-третьих, хотите сорвать побольше с государства… Здесь никто не имеет права нападать на кооператив, здесь никто не имеет права считать себя обманутым…

— Только я!

Этот злобный выкрик, точно удар топором, прервал страстную речь Дани. Он посмотрел на дядю. Тишина сгустилась, как воздух, насыщенный газом.

— Да, только вы, — подтвердил Дани.

Лимпар невольно выпрямился и, окинув взглядом трактир, сказал:

— Когда в нашей деревне еще не было ни слуху ни духу о кооперативе, но мы уже поняли: нам от него не отвертеться, мы с моим дорогим племянничком договорились, что он станет председателем кооператива, а я буду ведать там всяким добром. Что мы не уступим такой добычи коммунистам, как сделали это после сорок пятого года. Но мой дорогой племянничек не сдержал своего слова и меня прогнал.

Ференц Мок подумал: «Неужели это правда?»

Люди в трактире были потрясены: значит, их водили за нос, и обманывал их не один человек, а несколько. И теперь они не знали, кем возмущаться: Лимпаром или Мадарасом. И они возмущались и тем и другим.

— Да, я прогнал вас, — подтвердил Дани. — Но за что? — Лицо его было каменным, полным решимости, глаза сверкали холодным блеском. — Пусть он скажет, за что я его прогнал, а то он не выложил всего до конца.