На передних рубежах радиолокации - [30]

В один из дней ко мне пришёл Г. Я. Гуськов и сказал, что получил указание главного вывезти меня на полигон. На мой вопрос, далеко ли ехать, Гуськов ответил: «Да нет, близко, в Измайлово». Мы проехали через КПП, и в стороне, вблизи границы аэродрома, стояла автомашина ГАЗ-51 с установленным на ней фургоном. Фургон был запечатан. П. П. Михайлов снял печать, приподнял брезент и открыл дверь. Внутри было довольно пусто: установлен лишь аппаратный шкаф, но без блоков, антенны не было. Гуськов и Михайлов принялись снимать размеры для установки в будущем волноводного тракта. Я вышел из кабины и огляделся: поле аэродрома мне показалось достаточно большим, вдалеке виднелись отдельно стоящие самолёты. Испытательные полёты совершались там по заказам института для проверки бортовой аппаратуры. Это было первое моё знакомство с испытательной площадкой как местом полигонной отработки аппаратуры и реализации условий, приближенных к реальным. В дальнейшем полигонная работа стала неотъемлемым атрибутом жизни не только меня, но и многих моих коллег. Измайловский аэродром просуществовал недолго: вместе с расширением Москвы он был ликвидирован, сейчас, если не ошибаюсь, на его месте расположены Сиреневый бульвар и близлежащие улицы с построенными на них домами.

Наряду с заказом «Лес» 13-й лаборатории была поручена разработка малогабаритного танкового дальномера (шифр «Тайга»). Главным конструктором дальномера стал А. А. Расплетин. Система определения дальности до цели, разработанная под руководством Г. В. Кияковского, обладала повышенной точностью (порядка нескольких метров) и строилась на базе оригинальной схемы деления частоты высокостабильных колебаний задающего генератора. Высокочастотная часть станции, имевшая миниатюрные размеры, была выполнена под руководством В. В. Огиевского. В станции для упрощения работы оператора был применён индикатор типа А на основе электростатической трубки малого диаметра. Трубка при фокусировке обладала весьма малым размером пятна, что обеспечивало повышенное разрешение по дальности. Переход в более коротковолновую часть диапазона волн явился предпосылкой для точного наведения станции по углу.

К концу лета 1950 г. произошли серьёзные изменения в судьбе 13 лаборатории. По решению высших органов страны А. А. Расплетин был переведён в КБ-1. Уход Расплетина явился не только ударом по техническому потенциалу 13 лаборатории, но и по престижу всего института в целом. Об этом говорил и А. И. Берг, но предотвратить такие события он, конечно, не мог. По согласованию, никого из коллектива 13 лаборатории Расплетин с собой не взял. И. о. начальника лаборатории был назначен Г. Я. Гуськов. Началась новая эра в работе 13 лаборатории.

Поначалу, после ухода Расплетина, обстановка в лаборатории, казалось, не изменилась. Продолжались текущие работы, но уже через некоторое время смена лидера стала ощущаться как объективное явление. Вместо в целом либеральной, я бы сказал, отеческой, политики Расплетина по отношению к сотрудникам, начали появляться иные, в некоторых случаях довольно критические оценки Гуськова по поводу различных аспектов состояния дел в лаборатории. Ранее эпизодически случавшиеся столкновения мнений постепенно перерастали в недовольство работой отдельных сотрудников. Гуськов ссылался на отставания в разработке некоторых узлов и блоков и даже срыв графика работ. Он сообщил, что предстоят ответственные испытания аппаратуры в совершенно новом для нас диапазоне волн и нет никакой ясности в вопросе о том, можно ли в нём вообще работать и какие характеристики удастся получить. Некоторые возражали Гуськову, считая положение на этом этапе нормальным, но большинство позицию Гуськова поддерживало.

Макет станции «Лес» был подготовлен к осени 1950 г. Смонтированный на шасси автомашины ГАЗ-51, он содержал первые варианты узлов и блоков и, главное, только что разработанные опытные образцы магнетрона и клистрона нового диапазона волн. По указанию заказчика макет станции был переправлен на полигон Ленинградской области, куда выехал Г. Я. Гуськов с группой сотрудников. Мне было сказано прибыть следом. Купив билет, я решил пойти на Ленинградский вокзал прямо с работы. Началась дождливая погода, и я, предвидя длительную командировку, захватил из дома плащ. Завертевшись на работе, я спохватился, что забыл там плащ, уже пройдя значительное расстояние. До поезда ещё было время, и я решил вернуться за плащом. Когда пришёл за плащом, двери лаборатории были уже опечатаны. Направился в охрану. Разводящий переадресовал к начальнику. Я не был знаком с начальником охраны, но кто-то мне раньше говорил, что основное место его работы – комендатура и что именно он, боевой офицер, как начальник караула, отдаёт рапорт при приезде и отъезде именитых гостей. Открыв дверь, я увидел за письменным столом седеющего, но ещё крепкого человека в расстёгнутом кителе с внушительной орденской колодкой. Я объяснил ситуацию. Далее разговор шёл в виде коротких вопросов и ответов. «Лаборатория опечатана?» – «Опечатана». – «Принял разводящий?» – «Принял». – «Печать от лаборатории у вас есть?» – «Нет». – «Ничего сделать не могу. Не имею права». – «Как же мне быть?» После паузы, помявшись, он сказала: «Идите к хозяину». Кто это хозяин, я понял, но, направляясь в этом же корпусе к заместителю директора по безопасности И. Е. Орлову (тогда эта должность называлась по-другому), я сильно усомнился в перспективности моих хождений. По сути, начальник охраны был прав. Ожидая разноса, открыл дверь и вместо кабинета увидел просто отгороженную часть коридора и стол, за которым сидел «хозяин». Он повернул ко мне лицо и молча выслушал мои объяснения. В оправдание я показал командировку и билет на поезд. «В охране были?» – спросил он. «Майор Гуркин мне отказал». На его лице прочёл удивление тем, что я назвал эту фамилию. Немного подумав, Орлов спросил: «А собственная печать у вас есть?» Накануне я получил печать, и Орлов, сняв трубку телефона и никого не называя, сказал: «Открой ему. Пусть запечатает своей печатью. Запиши номер в журнале». Инцидент был исчерпан. Слово «хозяин» недаром прилипло к Орлову. Впоследствии мне рассказывали некоторые сослуживцы, что после окончания военной академии, когда их отправляли в Управление кадров, там говорили: «Пойдёшь в хозяйство Орлова». Они думали, что Орлов – это командир воинской части, генерал, а придя в институт, узнавали, что Орлов был капитаном госбезопасности. Это было военное время, в мои годы он уже был майором ГБ, но хозяйство у него было действительно большое и беспокойное. Перед моими глазами проходили разные судьбы. Работал в 13 лаборатории опытный инженер Алексей Ш. Внезапно он исчез. Жена его, продолжавшая работать в институте, сообщила, что её супруг устроился на другое предприятие, расположенное неподалёку. Много лет спустя я неожиданно его встретил, он был уже на пенсии. Поздоровались, и я его спросил: «Лёша, а что с тобой тогда произошло?» «А, – протяжно, словно вспоминая, сказал он, – у меня отец был репрессирован, а в анкете я этого не указал. Вот они и вычислили». Понятно, что такие люди, как Орлов, призваны были защищать интересы безопасности страны, что они и делали. Вместе с тем по представлению Орлова увольняли сотрудников и порой несправедливо. Ведь уходили талантливые специалисты. Орлов пользовался авторитетом и проработал в институте около 10 лет. Дальнейшая судьба его мне неизвестна.