На парусниках «Надежда» и «Нева» в Японию. Первое кругосветное плаванье российского флота - [26]

Обойдя мыс Сан-Жуан, плыли мы при крепком северном ветре всю ночь на StW. В 8 часов поутру (февраля 26) находились мы, по счислению моему, несколькими минутами южнее мыса Горна. В сие время начал я держать курс еще западнее, но через полчаса после того сделавшийся ветер от SSW и уклонившийся под вечер к западу, дул так крепко, что мы принуждены были убрать все паруса и оставаться под зарифленными марселями. Во весь день нам показывались альбатросы, морские ласточки и другие разные роды птиц бурных; ночь была также весьма бурная с жестокими шквалами, дождем и градом. Поутру (февраля 27-го) ветер стих и позволил нам прибавить парусов, но волнение продолжалось весьма сильное, и качало корабль чрезвычайно. Барометр, опустившийся вчера поутру с 29 на 28 дюймов, поднялся хотя опять на 2 линии, однако погода не обещала ничего доброго и была так холодна, что ртуть в термометре опустилась на палубе до 3 градусов.

Казалось, что Земля Штатов была пределом двух стран, одна другой совсем противных. До сего пользовались мы прекраснейшей погодой и почти всегда попутным ветром, что доказывается чрезвычайно успешным, 21 день продолжавшимся плаванием нашим от острова Св. Екатерины до Земли Штатов. Но едва только мы обошли оную и приблизились к широте мыса Горна, вдруг встретили нас холодная погода, всегдашнее мрачное небо и противный ветер от SW. Прежнее, весьма счастливое плавание наполняло мысли наши приятными воображениями, и мы мечтали, что через несколько недель перенесены будем в благословенные страны Великого океана; но западный ветер, казавшийся быть продолжительным, лишил нас лестной сей надежды и доказал, что мы дерзновенно хотели полагаться на всегдашнее благоприятство ветра. Хорошая погода, которою в полдень ободриться надеялись, была, как то ожидал я, кратковременна. В 2 часа нашел нечаянно столь жестокий шквал, что мы с трудом могли обезопасить паруса свои.

После оного дул ветер, хотя и крепкий, однако еще не уподоблялся шторму. В 5 часов покрылось небо облаками. По всему горизонту показались, от 5 до 6 градусов высотою, белые снежные облака. Столпообразный вид оных казался величественным, но притом и страшным. Убрав все паруса, оставили мы только штормовые стаксели и ждали нашествия облачной сей громады, к нам приближавшейся. Она нанесла на нас шквал, сопровождаемый градом, чрезмерно свирепствовавший несколько минут и преобратившийся после в продолжительный крепкий ветер, который господствовал во всю ночь при сильных порывах, нося корабль наш по влажным горам моря. Опустившийся после первых порывов на 2 линии барометр и настоящее возмущение в атмосфере вообще советовали нам приготовиться к претерпению жестокой бури; по учинению сего провели мы ночь довольно спокойно.

Ветер дул попеременно от W и SW. Поутру (февраля 28-го) несколько оный уменьшился и к полудню сделался довольно умеренным. Показалось солнце; определенная нами широта была 58° 23´, долгота же 64° 00´. Под вечер претерпели мы опять несколько жестоких шквалов; в 8 часов настал шторм от SW и свирепством своим уподобился бывшему 15 сентября в Скагерраке с тою притом разностью, что волны носились здесь, как горы. Поутру вместо того, чтобы умягчиться, как то мы с надеждою ожидали, сделался он еще свирепее с чрезвычайно сильными порывами, сопровождаемыми снегом и градом. Во время сего шторма не видели мы более никаких птиц, кроме некоторых малых, летавших около корабля нашего перед самою бурей, которая была, однако, последняя в сие время.

Под вечер сделалась она слабее. На другой день дул ветер довольно умеренный; 2-го же марта настал день прекраснейший. Чувствованное нами в этот день ободрительное удовольствие может представить себе только тот, кто терпел на море подобное возмущение, на которое морской человек не должен был никак жаловаться, если бы оно не сопровождалось холодом, угнетавшим нас всех до крайности. Термометр показывал на шканцах только четверть градуса выше точки замерзания; в каюте моей в продолжение двух недель стояла ртуть в термометре всегда почти на трех градусах; однажды только показывала несколько выше пяти. По сему судить можно, что каждый из нас радовался лучам солнечным и поспешал наверх, чтобы сколько-нибудь обогреться.

Паруса, платье и постели развесили для сушения, бывшего весьма нужным, невзирая на то, что из каждой вахты определил я прежде того нарочного, долженствовавшего по смене с оной сушить мокрое платье на кухне. Сверх того приказывал я, как скоро только качка корабля позволяла, разводить огонь всякий день в нижней палубе, где было тогда теплейшее и приятнейшее на корабле место. В сие же время отправляемы были и другие немаловажные работы. Во время шторма приметили мы течь в носу корабля нашего, почему и опустили на веревке тиммермана, который скоро нашел поврежденную доску внешней обшивки и укрепил ее свинцовым листом. Канаты от якорей отвязали, кои из предосторожности оставили до тех пор, пока обойдем Землю Штатов и коих по сие время отвязать было невозможно.

День сей также нам благоприятствовал для наблюдений наших. Трое суток уже не определяли мы ни широты, ни долготы; теперь мы узнали, что во время шторма увлекло корабль наш на 25 миль к северу и 42 мили к востоку, и увидели, что мы в шесть дней не подвинулись ни на минуту далее к западу от мыса Сан-Жуана. Сие обстоятельство хотя и уменьшило общую нашу радость, однако сделавшийся слабый ветер от NO и преобразившийся скоро в свежий ободрил нас опять приятною надеждою. Хотя мы и не имели ни одного больного, но продолжительная худая погода в сей дальней, редко бестуманной широте должна, наконец, возродить в теле начальную порчу жидкостей, могущую произвести со временем опаснейшие болезни, которых после ни бдительнейшее старание, ни усерднейшее попечение отвратить уже не возможет, почему и необходимо было брать все меры предосторожности.