На Памире - [16]

Мы прочесали это ущелье снизу доверху, нашли много интересного, сделали множество описаний, выстригли для определения урожайности тьму пробных площадок, по миндаля не обнаружили. Даже места более или менее похожего на то, где могли расти кусты миндаля, в этом ущелье не было. Расстроенный неудачей, вечером я долго, слово за словом, вспоминал подробности пояснений нашего хозяина и не находил никаких изъянов в нашем маршруте.

Утром пошли дальше по Бадомдаре выполнять первоначальный план. Мы то и дело влезали в воду, чтобы переправиться через многочисленные рукава, заполненные в это жаркое время бурной водой Бадомдары. К вечеру мы вышли к низовьям реки Ляджуар. Измученные бесчисленными переправами, кое-как поели, экономя запасы, истощившиеся за липший день напрасных поисков миндаля, и крепко уснули.

На следующий день путь лежал вдоль Ляджуардары. Мы ощипывали ягоды с черной смородины, и это замедляло поход. Впереди слева виднелись ледники, нависшие над ущельем. Кругом — море обломочного материала. Внизу, у подножий склонов, каменные глыбы громоздились огромными валами. На склонах осыпи составляли основу пейзажа. Здесь уже почти ничего не росло. Припоминая наставления Мирзобека, я искал куст шиповника с привязанной к нему красной тряпкой. От этого куста надо сворачивать вправо. Искал, но не находил. Ругался: тоже мне ориентир — красная тряпка. Снова холодная ночь. А утром на склоне нашли тот самый куст. Тряпка совсем выцвела и истлела, по она была когда-то красной. Да будь она хоть фиолетовой, другого ориентира все равно не было. Мы начали подъем.

Весь путь наверх мы проделали за полдня. В основном по осыпям. Мы проходили их серпантинами. Так получалось длиннее, но положе. Начитавшись в свое время рассказов П. Н. Лукпицкого об ужасах этого пути, я все ждал, что дальше будет хуже. Но скоро мы выбрались к отвесной стенке. Я подумал было, что мы где-то ошиблись, но вскоре на осыпи под стеной мы нашли здоровенную глыбу лазурита. Рядом еще. Мы стали набивать синими камнями рюкзаки. Потом выбрасывали одни камни, брали другие, которые потемнее. В конце концов жадность довела до того, что рюкзаки стали неподъемными. Пришлось снова заняться сортировкой, которая продолжалась весь день.

Стена была совсем отвесной, светлой. На ней лазурита было мало, всего несколько вкраплений. Зато внизу, на осыпи, синие камни там и здесь бросались в глаза. Уже и карманы трещали под тяжестью камней, а мы все искали чего-то особенного. Наконец, обозлившись на себя, я выбросил из карманов и рюкзака все камни, отобрал из них несколько темно-синих и ограничил ими свою добычу. Нужно было еще поработать, и камни были бы помехой.

Под стеной зеленел мелкоземистый бугор, густо поросший первоцветом, крупками, желтушником, бескильницей. Ниже нашли участок с диким луком. Кругом же было царство камней. На противоположной стороне ущелья висели ледники, сверкали конусы снеговых осыпей, вздымались скалы контрофорсов пика Маяковского. Сам пик не был виден: вершины были затянуты облаками.

Спускаться было поздно. Съев последнюю банку сгущенного молока с сухарями, мы завалились спать. Те, кто посещали это место раньше, в один голос рассказывали о плохом своем самочувствии на месторождении. Мне тоже было плохо: болела голова — высота как-никак более четырех с половиной тысяч метров, — мутило, беспокоил застарелый гастрит. Но ничего специфического в своем самочувствии я не заметил. О том, как мы мерзли, рассказывать не стоит.

Обратный путь был скорбным. Еда кончилась. Утром доели последние сухари. Весь день держались на плодах шиповника, облепихи и смородины. К вечеру нас накормили чабаны, гнавшие козью отару куда-то вверх по склонам. Потом мы снова пришли в Бадом. Наш хозяин был явно смущен тем, что его указания не принесли успеха. Накормив нас до отвала, он ушел и принес из соседней кибитки пяток косточек. Это, несомненно, был миндаль.

Через день мы были уже у себя на лагере. Каждый получил по куску синего камня. А еще через день пришел в гости Мирзобек, и его рассказ помог мне окончательно разобраться в причине нашей неудачи с миндалем. На самом деле миндаль рос не там, где показывал принимавший нас хозяин, а в ущелье по противоположному борту долины. Когда я расстелил карту, она оказалась по отношению к хозяину вверх ногами. Не очень разбираясь в топографии, хозяин тыкал пальцем туда, где, по его представлению, рос миндаль. А рос он в противоположной стороне. Всего десяток кустов, как сказал Мирзобек. Но — мне ни тогда, ни годы спустя уже не довелось посетить это место. Вскоре началось половодье, и нас срочно вывезли в Рошткалу, в райцентр. А через два года, когда я снова оказался в этих краях, за картировочными хлопотами я так и не выбрал времени для поисков самого высокогорного местообитания бухарского миндаля…

Четырнадцать лет спустя мне снова довелось побывать на месторождении лазурита. Вертолет доставил меня под самую стенку. В стене зияла штольня. Работал движок, стучали отбойные молотки, грохотали взрывы. Под стеной стояли бараки. Я оглядывался и не узнавал этого места. Рассказал о своих сомнениях начальнику. Он спросил, откуда мы тогда поднимались. Я показал.