На открытых колёсах - [73]

Я сделал это. Седьмой подиум за одиннадцать прошедших гонок. И всего пятьдесят пять очков до лидера в личном зачёте.

Когда я вылез, то окинул взглядом машину… и с трудом подавил желание изумлённо выругаться.

Переднее крыло болталось — того и гляди отвалится. Правое переднее колесо, как я и думал, было малость отогнуто на оси по часовой стрелке. На бортах кое-где содрало краску — а сзади аж откололся кусок обшивки, обнажив в одном месте внутренние детали болида.

И я на таком делал круги по минуте тринадцать? Фантастика…

Непонятно откуда ко мне подскочил Игорь: только что не было — и вдруг появился. Он схватил меня за плечо и радостно заорал:

— Четыре тысячные, Миш! Четыре тысячные!.. Кто бы мог подумать… Ты третий, по очкам почти сравнялся с Хуовиненом! Это было супер… Погоди, как ты? Нормально? — озабоченно спросил он, когда я от утомления и переизбытка чувств опёрся о машину.

— Да… да, — выдохнул я и, когда накатившая было слабость отступила, принялся стягивать шлем.

Удивительно: и голова болеть вроде бы перестала… Однако выжат я был как лимон под печатным прессом. А через несколько часов мне и третью гонку ехать…

Стало быть, выход один. Награждение, обед — и заслуженный небольшой отдых.

* * *

— Миш, на пару слов, — сказал Атоев, когда мы, по общей договорённости не став брызгаться липкой и сладкой пеной, сошли с пьедестала.

Я устало кивнул, посмотрев вслед Нерсесу. Небось пошёл с остальными распивать выигранную бутылку.

А мы с Володей отошли в сторонку и поставили трофеи на асфальт, чтобы они нам не мешали.

— Что случилось? — спросил я.

— Это правда, что Нико в тебя въехал на первом круге и тебе всю гонку пришлось прорываться? — помедлив, ответил вопросом Атоев.

— Ну да. — Я пожал плечами. — А что тут такого? Каждый на моём месте поступил бы точно так же.

— Это да, но… — Владимир вздохнул, посмотрев куда-то вдаль. — Я видел, как ты стартовал. И как ехал на побитой машине после рестарта. Думаю, если бы всё пошло так, как должно было, ты бы оказался к нам с Нерсесом гораздо ближе.

— И что с того? Чего ты от меня хочешь? Скажи прямо.

— Понимаешь… — начал Атоев, взглянул себе под ноги — и лишь затем поднял глаза на меня. — Вчера во время гонки, идя с огромным отрывом к финишу, я понял: этот уик-энд мой. Это мой шанс выложиться по полной и взять от заездов всё, что можно. Со мной так ещё никогда не было… ни в картинге, ни во французской «четвёрке»… Сегодня я хочу оформить хет-трик, а может, и «большой шлем»… как пойдёт, короче. Такая возможность выпадает раз в жизни. И ради этого я буду готов на всё. Если ты на каком-то круге ко мне подберёшься, то… уж извини, я ничего не смогу с собой сделать — просто выдавлю тебя с трассы. Как ты меня тогда, на «Москоу Рейсвей»…

Он помолчал. Подумав о чём-то своём, добавил:

— Ты понимаешь меня?

— Вполне, — усмехнулся я. Теперь всё стало ясно. — Сам бы на твоём месте вёл себя так же. Но беда в том, что я как раз не на твоём месте, потому что ты впереди. Однако всё ведь может измениться… Кстати, спасибо за предупреждение. Отныне буду вдвойне осторожным поблизости от тебя на треке. Так что поглядим, кто кого выдавит.

— То есть — без претензий? — с облегчением спросил Владимир.

— Абсолютно… Извини, мне надо идти, — сказал я, заметив, как машет мне мама откуда-то из-за толпы. — Встретимся за обедом.

— Точно.

Мы крепко пожали друг другу руки и пошли каждый своей дорогой.

Пожалуй, отнесу маме бутылку. Пусть выпьет за нас — за всю нашу семью, за то, чего мы вместе добились и что нам только предстоит.

А я не сомневался, что путь перед нами лежал долгий.

* * *

Мало-помалу солнце прошло зенит и медленно двинулось к западу. Над автодромом вязкой патокой растёкся летний зной, и казалось: ещё чуть-чуть — и воздух застынет подобно янтарю. Тогда останется разве что бежать в лес, чтобы нейти хоть какую-то прохладу…

К счастью, у нас имелись форменные тёмно-синие кепки. Свою я даже полил водой, прежде чем надеть и направиться в одно место на трассе.

Я был уверен, что найду там кое-кого. И что меня этот человек не прогонит.

…Сгорбленную фигуру на толстом бортике, отделявшем пит-лейн от главной прямой, я увидел издалека. В точности так же сокомандник (правда, сейчас его комбинезон, как и у меня, был расстёгнут, а рукава завязаны вокруг пояса) сидел там, прижав колени к груди и обхватив их руками, после того как выбрался из замершего у стены болида. После случайной аварии, которая и поломала ему все планы на гонку.

Я не стал кричать, привлекая внимание. Этому не было места в царившем здесь временном безмолвии.

Никита не обернулся ни когда я приближался, ни когда запрыгнул на барьер и уселся рядом, свесив вниз ноги.

— А, Миха, это ты… — вяло произнёс он, скосив на миг глаза в мою сторону. — Тебя можно поздравить?

— Не думаю, что это обязательно. Тебя не было на обеде, и я решил поискать, где ты можешь быть. Как видишь, не ошибся.

— Ну и зачем?

— Хотел поддержать. Разбитая машина — это ведь не конец света. За пару часов механики успеют что-нибудь придумать…

— Не в этом дело, — перебил меня Троицкий. — Когда просто цепляешь соперника, а сам съезжаешь с трассы, — это одно. А вот когда маневрируешь — и осознаёшь в последний момент, что тебе не осталось места, а болид вдруг решает взлететь, — это уже совсем другое…