На острове нелетная погода - [6]

Небо. Как можно его не любить! Не зря про него поется в песнях, не зря его назвали Пятым океаном. То синее и бездонное, без конца и края, то серое и непроглядное, затянутое облаками, то черное и безмолвное, усыпанное звездами. То тихое и ласковое, то гневное и беспощадное. Но я люблю его всяким.

Еще мальчишкой, лежа на песке или траве, я часами неотрывно наблюдал за тем, как чьи-то невидимые руки собирали на нем облака и строили из них белоснежные сказочные дворцы, к которым не поднимались даже птицы. И столько во всем было тогда для меня таинств и загадок!

Я хотел раскрыть эти таинства. Когда мне исполнилось восемнадцать, ни уговоры отца, ни слезы матери не поколебали моего решения поступить в летное училище. Четыре месяца назад я окончил его и вот уже нахожусь в боевом полку, учусь сложным полетам. Сегодня предстоит воздушный бой.

Моим «противником» будет Дятлов — старший лейтенант, командир нашего звена, низкорослый, широкоплечий, с гоголевским носом. Весь он будто вырублен из крепкого и сучковатого дерева: руки длинные с толстыми узловатыми пальцами, ноги короткие, как у медведя. Характер — твердый и невозмутимый. Мне предрекали у него в звене нелегкую жизнь, особенно после одной стычки…

Мы выполняли маршрутный полет. Дятлов шел впереди меня и ниже; я его не видел, но знал это из переговоров с командным пунктом. Внезапно под нами появились облака. Я за ориентировкой особенно не следил, надеясь на штурмана наведения: он приведет на аэродром. Но расчет командного пункта увлекся наведением другого перехватчика, предоставив меня самому себе. Правда, аэродром был где-то рядом, и я, чтобы не выдать своей оплошности и не отвлекать других от дела, решил пробить облака и визуально восстановить ориентировку — убедиться собственными глазами, где нахожусь.

Облака оказались не особенно толстыми. Я выскочил из них и увидел слева свой аэродром, а над головой у меня, под самой кромкой облаков, летел перехватчик. Это, несомненно, был Дятлов. Я обогнал его и отвернул вправо.

— Кто прошел подо мной? — раздался в наушниках строгий голос Дятлова. Я не ответил, ушел подальше, чтобы потеряться из поля зрения, а потом запросил разрешение на снижение. Мне дали «добро», и я как ни в чем не бывало стал строить заход на посадку. В небе помимо нас были другие самолеты, пусть попробует разобраться, кто прошел ниже.

Так думал я, но Дятлов был не из тех, кого можно легко провести.

Когда я вылез из самолета, он подошел ко мне, и мы вместе отправились в домик, где летчики ожидали своей очереди.

— Как слеталось? — спросил командир звена, пристально заглядывая в мои глаза. Я понял, что он догадывается, кто нарушил правила по безопасности полетов. Но доказательств у него никаких, а обвинить только по интуиции не рискнет: он из тех людей, которые зря слова не скажут. Будет думать об этом нарушении месяц, год, подозревать меня, но не упрекнет до тех пор, пока не появятся компрометирующие меня факты.

Я не торопился с ответом. А Дятлов уже думал об этом случае сосредоточенно, напряженно. Я решил освободить его от душевных мук.

— Это я пролетел под вами, — сказал я.

Дятлов не поднял головы.

— Я знал, — ответил он. — И думал, признаешься ты или нет.

— Только пусть останется это между нами, — попросил я его.

— Между нами? — Дятлов резко поднял голову и гневно сверкнул глазами. — А если бы ты в меня вмазал?..

На другой день командир эскадрильи майор Синицын дал мне такую взбучку, что я пожалел о своей откровенности. Майор устроил мне настоящие экзамены по штурманской подготовке, заставил решать задачи по самолетовождению, рисовать район полета. И я, конечно, пустил пузыри, засыпался. Комэск дал пять дней на подготовку к повторному зачету.

— И пока не изучишь, к самолету не подходи, — предупредил он.

А слов на ветер майор не бросает.

После нашей «задушевной» беседы подошел Дятлов и спросил, есть ли у меня учебник по самолетовождению. Решил проявить участие.

— Нет! — резко ответил я.

— Зайдешь ко мне на квартиру, я дам.

— Обойдусь!

— А я тебе не билет в кино предлагаю, — повысил тон Дятлов. — Ясно?

— Так точно! — Я щелкнул каблуками и демонстративно вытянулся в струнку: — Разрешите идти?

Он не ответил, круто повернулся и зашагал прочь.

Вот тогда мне и сказали, что Дятлов этого не простит.

Вечером я все же зашел на квартиру к своему КЗ — так мы иногда между собой величали командиров звеньев. Дятлов был дома один, за няньку. Он сидел посередине комнаты и что-то стругал, видимо, мастерил игрушку сыну, который терся около его ног, собирал стружки, прикладывал их друг к другу, оттопыривал губы и гудел, представляя то ли самолет, то ли машину.

Я рассмотрел, что делал Дятлов. Это были волк и журавль. Меня поразила тонкая, я бы сказал, искуснейшая работа. Потом я увидел на комоде ворону и лисицу, кота и повара, волка и ягненка. Комод, сервант, специальные полочки у стен были уставлены резными скульптурками.

— Ого! — не сдержал я восхищения. — Так сказать, полное собрание сочинений дедушки Крылова. Скульптурные иллюстрации.

— А у нас и Гагарин есть, — похвастался мальчики юркнул от отца в угол, где стояло что-то под покрывалом. Мальчик сдернул его, и я увидел белую мраморную статую. Да, это был Гагарин — высокий лоб, открытое простое лицо с обаятельной улыбкой…