На острове Колибрия - [56]

– Мистер Копперсвейт, – сказал он затем, – мне кажется, нам придется ненадолго отложить это дело, чтобы не попасть под лошадей. Мне очень жаль, что нам помешали.

– Пустяки! – великодушно ответил Билли.

Из лесу показалась еще одна колонна, потом еще – целый полк.

Билли услышал, как один из гвардейцев сказал: «Это двадцать восьмой».

Первая колонна уже приблизилась к ним, и во главе ее, окруженный своим штабом, ехал невысокий, худой человек с седой бородкой и глубокими складками между косматых бровей – старый ветеран турецкой войны, бывший гостем в королевской оперной ложе в первый вечер пребывания Билли во Влофе, популярный генерал Обрадович, главнокомандующий колибрийской армией. Подъехав к королю, он спешился, бросил поводья ординарцу и отдал честь.

– Что все это значит, Обрадович? – спросил Павел. Его и без того мрачное лицо еще больше нахмурилось.

– Мы искали ваше величество.

– Вы нашли меня.

– Мы предполагали, что ваше величество в Дворках. Мы нашли перерезанный телефонный провод и исправили линию. Пробуя ее, мы вскоре получили сообщение из замка от американского представителя, что ваше величество отбыли в Квильф. Мы отправились туда по другой дороге, но не застали ваше величество на охотничьей даче. Тогда мы…

– Я не требую у вас отчета, генерал. – Король топнул ногой. – Я спрашиваю вас, зачем вы меня искали?

Браня себя за невнимание, Билли теперь подошел к Загосу и убедился, что лейтенант только сильно контужен и, несомненно, скоро оправится. Но ответ Обрадовича сразу заставил Копперсвейта вновь забыть о Загосе.

– Вследствие выпущенной Тонжеровым прокламации народ восстал и требует республики.

Король вскинул голову, ноздри его толстого носа раздулись:

– Что такое?!

Даже гвардейцы теперь отпустили принцессу. Она взглянула на Павла. Он сказал ей раньше, что в стране восстание, а теперь почему-то он сам был изумлен вторичным известием об этом! Она не могла угадать, что его пустая выдумка так скоро превратилась в суровую действительность.

Громким и четким голосом солдата Обрадович, теперь уже вполне овладевший собой, продолжал:

– Ваше величество, армия заодно с народом, и я предоставил свою шпагу в распоряжение народа. Я гарантирую вашему величеству безопасность. Угодно вашему величеству сдаться?

Слова Цезаря: «И ты, Брут!» – были полны горечи и покорности судьбе; но покорность судьбе была не в характере Павла Миклоша, – а тут еще, словно в знак крушения всей его жизни, его так недавно еще преданные гвардейцы уже сдавали кавалеристам свое оружие! Его лицо стало пепельно-серым. Несомненно сознавая, чем грозит ему его поступок, он все же поднял пистолет и выстрелил. Пуля, минуту назад предназначавшаяся для Билли, сразила Обрадовича.

Все было кончено в мгновение ока. Павел III – еще на миг более чем «фактический» король – опустил пистолет, скрестил руки и повернулся лицом к ближайшим революционным солдатам. И тотчас, прежде чем офицеры успели вмешаться, их группа вскинула ружья и положила узурпатора рядом с бывшим главой его армии.

Принцесса подбежала к своему кузену, Билли последовал за ней. Он положил голову умирающего к себе на руку.

– Я не мог ответить иначе, – сказал Павел. – Пусть это послужит на благо тебе одной, Ариадна, но

измена должна быть наказана во что бы то ни стало.

Любил ли он ее? Любил ли он кого-нибудь? Этого никто никогда не узнает. С лица мертвого исчезла его постоянная усмешка, и оно было исполнено выражения глубокой умиротворенности.

Слабый, как ребенок после тяжелой болезни, Билли поднялся на ноги и, отведя в сторону ошеломленную Ариадну, начал объяснять ей, что знал сам. В это время в облаке пыли подкатила коляска, в которой Доббинс приехал в Дворки, и из нее вышел американский представитель, а за ним Раслов, Ксения и норвежка. Там, в замке, Доббинс успел еще раз переговорить с премьером.

К ним направился, прихрамывая, уже пришедший в себя Загос. Вид у него был довольно жалкий, но он все же не забыл отдать честь. Доббинс поглядел кругом и с тем спокойствием, которое он с недавнего времени стал проявлять, сделал очевидные выводы. Он увидел, что Билли невредим, и сказал:

– Я не думал, что вы попадете к Миклошу раньше Обрадовича. – Он указал лейтенанту на своих спутников. – Когда я сказал им правду, они очень охотно поехали со мной!

Эльга Хольберг и Ксения опустились на колени перед телом Павла. Потом обе подняли заплаканные глаза на все еще полную безмолвного недоумения принцессу.

– Он был моим мужем! – воскликнула одна.

– Он был моим сыном, – сказала другая.

Их обступили солдаты, а заместитель Обрадовича, бронзовый сорокалетний офицер, подошел к группе, состоявшей из Раслова, Доббинса и Копперсвейта. Пухлые руки барона тряслись, его дряблые щеки были цвета недожаренной телятины.

– Это правда, – спросил он, – все эти разговоры про республику?

Офицер утвердительно кивнул, после чего Доббинс отозвал его в сторону.

– Вы вовремя починили провода, – сказал Доббинс, приглаживая свои волосы и разглядывая свои пальцы, чтобы убедиться, что краска не сходит.

– Мы люди военные, – ответил офицер.

– И вам долго пришлось ждать у импровизированного приемника?