На острове Колибрия - [39]

Дальнейшее произошло с быстротой сновидения. Военные отдали честь. Штатские приподняли шляпы. Корвич нахмурился; Билли машинально улыбнулся. Ящик открыли, пистолеты зарядили, и каждая сторона выбрала свой. Доктор остановился в стороне. Капитан отошел в одну сторону и сбросил свой яркий мундир. Копперсвейт удалился в противоположном направлении и снял пиджак. На половине расстояния между ними встретились секунданты. Монета блеснула в лучах только что взошедшего солнца.

Билли отвернулся и постарался стряхнуть с себя усталость. Зная, что за ним наблюдают, он беспечно закурил папиросу и начал покачиваться с каблуков на носки.

К нему подошел Загос.

– Ваш противник стреляет первый. Жребий выпал ему.

– Не забудьте о пакете, – шепнул Копперсвейт Загосу.

Лейтенант пожал плечами.

– Об этом мне трудно забыть. Теперь вот что я вам скажу: у вас есть важный шанс – шанс выбора позиции. Станьте так, чтобы он оказался лицом к свету. – Лейтенант понизил голос. – Не нравится мне все это. Вы видите того субъекта?

Голубые глаза Билли последовали за взглядом секунданта.

– Вы говорите о враче?

– Да, это доктор фон Удгест.

– Да?

– Это лейб-медик его величества. Немецкий импорт. Мне кажется, нам лучше…

Его прервал резкий голос Хрозии:

– Вы готовы, господа?

– Вполне! – отозвался Билли.

Он знал, как полезна при фехтовании уверенная улыбка, и пошел на указанное ему Набуковым место с широкой американской усмешкой на лице. Он бросил ее прямо в лицо Корвичу, когда его покрытый шрамами противник тоже занял позицию на расстоянии тридцати отмеренных Загосом шагов. Да, Загос отмерил дистанцию и собирался дать сторонам последние наставления. Очевидно и секундант вызывающего имел кое-какие права при колибрийской дуэли! Да, хорошо было бы чем-нибудь хоть немного потрясти нервы Корвича, хотя бы заставив его поверить, что Билли искусен не только в фехтовании, как предполагал капитан, но и в стрельбе из пистолета…

– Господа, – сказал Загос, и его голос звучал неестественно громко, – прислушивайтесь оба к моему счету. – Фразы были так четки и округлены, что Билли вспомнил о переговорах на террасе «Сплендид-отеля» и догадался, что они тоже составляют часть ритуала. – Когда я скажу «три», капитан Корвич будет любезен выстрелить. Когда я второй раз сосчитаю до трех, выстрелит мистер Копперсвейт. Затем, если нужно, капитан Корвич. (Не были ли эти слова «если нужно» произвольной вставкой?) Конечно, после новой зарядки. И так далее, до трех выстрелов у каждого. Господа, прошу вас приготовиться!

Билли запомнил кое-что из объяснений Загоса. Он знал, что нужно делать. Повинуясь распоряжениям секунданта, он улыбался с таким видом, как будто жаждал крови и был специалистом по ее проливанию при помощи пистолетных пуль.

Каждый из дуэлянтов повернулся правой стороной к своему противнику. Каждый держал свой пистолет книзу. Каждый смотрел в глаза другому. Глаза капитана слезились. Билли невысоко ставил свои шансы, но тщательно сохранял на лице улыбку.

– Раз!

Улыбка раздражала Корвича, это было очевидно; он нахмурился еще больше.

– Два!

Корвич стал мрачнее тучи. Неужели он вышел из равновесия?

– Три!

Капитан медленно поднял руку. Утренний свет играл на дуле пистолета, оно казалось нацеленным верно. Билли изобразил на своем лице полную уверенность в счастливом для него результате этого выстрела и в последующей достойной мести.

Поможет ли насмешка? Ослабят ли гнев и сомнение эту опытную руку? Корвич был рассержен!

Он выстрелил.

И… промахнулся!

Сначала Копперсвейт не мог этому поверить. Он думал, что ранен, он положительно чувствовал это, потом подумал, что должен это чувствовать, и лишь понемногу он понял, что его усмешка, действительно, достигла своей цели: он был невредим. Он услышал, как вздох облегчения сорвался с его губ, которые теперь совсем уже не смеялись.

– Раз!

Теперь его черед. Усилием воли он снова изобразил на лице улыбку. Она спасла его, так почему же ей не послужить для его мести и для защиты дела принцессы Ариадны?

– Два!

«Надо быть справедливым даже к дьяволу». Корвич знал, что находится на волосок от смерти, но он не боялся. Другое дело – Петр Хрозия и Набуков, а также и врач, которых Билли наблюдал уголком глаза. Среди них заметна была явная растерянность.

– Три!

Копперсвейт поднял пистолет. Инстинкт подсказывал ему, что он должен стараться убить врага, и разум поддерживал его в этом. Но американская традиция, рассчитывавшая давность трех поколений, предостерегала его, что даже попытка сделать это, навлечет на него вину в убийстве. Он мог сражаться за принцессу, ударом отвечать на удар, он охотно умер бы за нее; но тут, в эту минуту, когда он уже готов был торжествовать, он с изумлением увидел, что, несмотря на грозные последствия, он не мог убить человека, не мог принудить себя к этому даже ради нее! Должен был найтись другой путь. В бессильной злобе на собственные предрассудки, он расхохотался.

– На этот раз я только прострелю вам рубашку! – крикнул он и спустил курок.

Это была пустая похвальба. Но тут подтвердились его искренние слова о том, что правое дело укрепляет руку бойца. Лужайку застлал тяжелый дым. Запах пороха наполнил ноздри Билли. Он почувствовал головокружение и… увидел рваную черную дыру в белом рукаве рубашки невредимого Корвича.