На острове Буяне - [5]
– Холодно в болоньке-то! – заметила Бронислава.
– Ещё бы, – сердито отозвался человек, сдвигая со лба вязаную шапку – чёрную, с бурой полосой.
Теперь он смотрел на Брониславу – исподлобья, с досадой. И ей показалось, что когда-то давно она обидела его чем-то, невзначай и сильно, и забыла про то. И про него самого – тоже забыла нечаянно! А он вдруг здесь и всё помнит.
– Холодно. Грейся, – сказала Бронислава.
Он важно выпрямился – и шагнул к ней, вытянув руку с плотно сжатыми бледными пальцами:
– Кеша. Он же Викентий.
Рука была ледяная и невзрослая. Бронислава пожала её осторожно, словно неживую:
– Броня. Кочкина… Вот, топлю.
Лицо его ещё не отошло с мороза, и улыбнулся он поэтому криво.
– Поэт! Широко известный в узком кругу. Частично – актёр. Художник из города. И тому подобное! – со значением сказал он, круговым движением дорисовывая над своей головою всё остальное.
И Бронислава поняла: это он из скромности не договаривает про себя самое главное и самое хорошее.
– А я вот – топлю, сижу, – повторила Бронислава, вздыхая. – Грейся. Холодно в болоньке-то.
Он, ёжась, подсел к печке. Его знобило.
– Дер-р-р-евня! Никто ничему не верит. За гостиницу – и то платить нечем!
– Не деревня. Село тут, – неспешно поправила Бронислава, разглядывая его с любопытством.
И не поверила:
– Разве ты про наш Буян не слыхал?.. Вот чудо-то. Чудо в перьях… Это про нас везде врут: лихие люди да лихие люди. В Буяне, врут, там птицы без голоса, цветы без запаха, а женщины – без сердца! Видишь, чего болтать наладились? С перепугу… Нет. Село тут у нас! Настоящее.
Печь выстрелила алым угольком в пол. Бронислава живо подхватила его пальцами, будто светляка, и закинула в поддувало, мимо Кеши.
– А здесь не люди, а места такие. Строгие, – устраивалась она на прежнее место, у окошка, вытирая пальцы тряпкой. – Боятся чужие сроду этих мест. Ну и завидуют, конечно: не без того… А как не завидовать? Мы ведь, сроду без никого, живём тут, в медвежьем-то углу, покрепче всех. Сами только по себе сроду живём… А ты как же попал, чужой, в глухомань-то нашу?
– Как, как… По ходу жизни! – нахмурился он.
И возмутился, передёрнув плечами:
– Нет, на улице мне что ли теперь ночевать?!. Предложил дежурной девице по-хорошему: «Давайте я около вас бесплатно посплю». Так она меня, с ружьём наперевес, до самых ворот гнала! «Я – дева чистая, а вы – стрекулист!» …Бандитка. Бандитка с белым воротничком… Я до смерти замёрз! Х-х-холод же страшный! А эта ваша дева… Чуть в спину не пальнула.
– Клавонька – она добрая, – успокоила его Бронислава. – Стреляет, конечно, без промашки. И ростом под потолок. А так – добрая… Она бы только прикладом стукнула. И всё.
– Понимаю, – кивал ей Кеша, нервно соглашаясь. – Кто спорит: добрая. В кружевном воротничке… Девица… Но, гадство, с ружьём!!!
– …Плохо, конечно, без денег, – согласилась Бронислава. – Я вон уж скоро год одна, без мужа, так вот… подрабатываю.
Ей стало грустно после этих слов и жалко себя. Она отвернулась к тёмному окну, оттаявшему поверху.
– И ни одна сволочь не занимает! – вскинулся Кеша. – Журналисты называется!
– …Он из города на попутке добирался. В ночь уже, – качала головой Бронислава, не оборачиваясь. – Потом пешком шёл. От грейдера самого… Костры по дороге жёг, в сторожке ночевал. А перед Буяном видишь чего… Не надо было ему из уазика выходить. Ох, не надо!.. Зачем он от шофёра этого отстал, а?! У него бы в дому переночевал лучше. Небось место-то чужое до дыр не пролежал бы.
Она задумалась. Провела пальцем дорожку по низкому подоконнику – чтобы скорей сбегала по ней ручейком талая вода.
– Уазик, видишь, латаный-перелатаный был. Всю дорогу ломался, – со вздохом объяснила Бронислава, переставляя на полу банку под зачастившие капли. – И шофёр – чужой, по грейдеру дальше один уехал, на соплях. Он, неисправный, в Буян даже заворачивать не стал: передумал. Проволокой поломку свою замотал, да и усвистал… А холод был!!! Батюшки-светы! Х-х-холод – страшный… Ну, им, Кочкиным, сроду море по колено: вылез. Чуть не двести километров по Дикой дороге отмахал. А перед Буяном самым, в овраге…
– Я же на работу, проклятье, ехал! Добрался, называется, – от тепла Кешу затрясло сильнее.
Он сжимал и разжимал перед раскалившейся дверцей сведённые стужей, непослушные пальцы.
– Устраиваться, что ль, будешь куда? – обернулась Бронислава.
– Да я-то – хоть куда могу! – презрительно фыркнул он. – В газету, в клуб… Умею писать. Знаю законы жизни и сцены… Досконально изучил психологию людей и женщин. Это для меня так: семечки. Вот денег – нет! Редактор где-то в командировке торчит… Отдал им два стихотворения – деньги не начисляют. Рассказ целиком преподнёс! Бухгалтер – баба, упёрлась, проклятье, без начальства копейки не отпускает. Парадокс!.. А где этот редактор застрял, надолго или нет, ни одна деревенская особь не знает.
Сочувствуя, Бронислава покивала ему:
– Что ж теперь. Труднодоступный район! Правильно про нас говорят: с трёх сторон – лёд, с четырёх – тайга. Всякое, конечно, в дороге может случиться.
– …Тебе лом нужен? – неожиданно спросил он.
– Нет… А ты с ломом, что ль, из города ехал?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
"Спящие от печали" - это повесть о жизни в небольшом азиатском селении Столбцы. Повесть буквально сплетена из снов его обитателей, где они переживают вновь и вновь свои неудачи, утраты, страхи. Само место - тоже, словно порождение сна: "Эта негодная местность считалась у тюрков Воротами ветра, а ветры зарождаются и вертятся духами опасными, непонятными". Здесь "в азиатской России, русской Азии" словно затаилась сама жизнь "в темноте, обступившей … со всех сторон", здесь "затаилось будущее". Спящих, несомненно, ждет пробуждение - его предвестником становится странствующий монах Порфирий, чье появление в Столбцах приносит покой их жителям.
Вера Галактионова обладает и истинно женской, сердечной наблюдательностью, и философским осмыслением, и выразительной, мускулистой силой письма, и оттого по особенному интересно и неожиданно раскрываются в её произведениях злободневные и вечные темы — в жизненных ситуациях, где сталкиваются грубое и утонченное, низменное и возвышенное.
Роман выходил в журнале «Москва» в сокращённой, журнальной версии. В полном варианте публикуется впервые.
Бабушка учит внучек-комсомолок полезным житейским премудростям — как порчи избежать, как колдуна от дома отвадить, как при встрече с бесом не испугаться...
Острое социальное зрение отличает повести ивановского прозаика Владимира Мазурина. Они посвящены жизни сегодняшнего села. В повести «Ниночка», например, добрые работящие родители вдруг с горечью понимают, что у них выросла дочь, которая ищет только легких благ и ни во что не ставит труд, порядочность, честность… Автор утверждает, что что героиня далеко не исключение, она в какой-то мере следствие того нравственного перекоса, к которому привели социально-экономические неустройства в жизни села. О самом страшном зле — пьянстве — повесть «Дурные деньги».
Книга посвящена французскому лётчику и писателю Антуану де Сент-Экзюпери. Написана после посещения его любимой усадьбы под Лионом.Травля писателя при жизни, его таинственное исчезновение, необъективность книги воспоминаний его жены Консуэло, пошлые измышления в интернете о связях писателя с женщинами. Всё это заставило меня писать о Сент-Экзюпери, опираясь на документы и воспоминания людей об этом необыкновенном человеке.
«Старый дом на хуторе Большой Набатов. Нынче я с ним прощаюсь, словно бы с прежней жизнью. Хожу да брожу в одиноких раздумьях: светлых и горьких».
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?
Этот роман покрывает весь ХХ век. Тут и приключения типичного «совецкого» мальчишки, и секс, и дружба, и любовь, и война: «та» война никуда, оказывается, не ушла, не забылась, не перестала менять нас сегодняшних. Брутальные воспоминания главного героя то и дело сменяются беспощадной рефлексией его «яйцеголового» альтер эго. Встречи с очень разными людьми — эсэсовцем на покое, сотрудником харьковской чрезвычайки, родной сестрой (и прототипом Лолиты?..) Владимира Набокова… История одного, нет, двух, нет, даже трех преступлений.