На острие иглы - [2]

– Божественно, – прошептал я.

Сам не знаю почему, но с первого взгляда на эту удивительную находку я ощутил абсолютную уверенность в давности ее происхождения. В ней было что-то от таинственного обаяния древнего Востока… Подобное чувство я испытал, когда впервые застыл у подножия Великой пирамиды в Египте и взглянул в мудрое лицо знающего сокрытые от смертных тайны Сфинкса.

Брошь я обнаружил в ларце, стоявшем на пыльной полке в углу комнаты. Лежала там и увесистая книга, Ее коричневый кожаный переплет местами потрескался, тонкий узор на золотой застежке был затерт многочисленными прикосновениями. Поразительной Откуда могли взяться эти вещи в небольшом белокаменном домишке с узкими окнами-бойницами, на окраине большого города в дебрях северной непостижимой страны?

Вселился сюда я только вчера, и притом совершенно случайно. Хозяин дома, немецкий мастер-стеклодув, почил в бозе, угорев на недавнем пожаре, во время которого выгорело ни много ни мало пол-Москвы. Его молодой наследник отправился в далекое путешествие на родину. Он-то и уговорил меня снять домишко и, взяв за два месяца вперед плату-как мне сказали, достаточно незначительную, – сгинул, как демон после крестного знамения, правда, без особого воодушевления обещав вернуться назад. Так что расспросить о находке было решительно некого.

Мне казалось сомнительным, что подобные вещи могли принадлежать бывшим хозяевам дома – простым горожанам. Такие драгоценности обычно ласкают взоры вельможных особ и хранятся за семью замками в обитых железом шкатулках, которым не страшен никакой пожар.

В этом беспокойном, суетном и беспорядочном городе, именуемом Москвой, я уже три дня. Первые две ночи мне пришлось провести на более-менее чистом постоялом дворе в Немецкой слободе, где нашли временный приют немало моих соотечественников. И вот я снял этот дом.

На склоне лет (а сорок уже вполне солидный возраст, когда нужно думать больше о том, как достойно, в тепле и достатке встретить старость) попал я в эту холодную, бескрайнюю, варварскую страну, славящуюся на весь христианский мир непроходимыми лесами, гиблыми болотами, обилием дичи и разной диковинной рыбы. До этого судьба изрядно потерла и потрепала меня, по своей прихоти, да еще благодаря моей беспокойной натуре, помотав по свету. Персия, Индия, Египет, жаркие италийские города и брега туманного Альбиона – да мало ли чего хранит моя память! Во многих из этих стран побывал я благодаря моему доброму покровителю герру Христофору Кундорату – великому зодчему, мастеру каменного и палатного строения земли Саксонской. Он путешествовал по всему свету, изучая архитектуру, а я, его ближайший друг и личный доктор, следовал за ним. Именно мне удалось излечить его от смертельной желтой лихорадки, вовремя распознав ее… В общем, герр Кундорат не зря считал меня ближайшим помощником и добрым товарищем. Вот и в далекую Московию он отправил сначала меня, чтобы я подготовил условия для его успешной работы и сносного быта. Дело заключалось в том, что моего господина вытребовал для руководства строительством Цейхгауза-арсенала у Кремлевской стены сам Петр Великий, решивший заменить сгоревшие деревянные дома на каменные строения. Хотя царственный преобразователь в том, 1703 году больше занимался закладкой и устройством своей новой северной столицы на острове Луст-Эйланд, недавно отвоеванном у шведов, он не забывал и о старой Москве, пытаясь сделать из нее град каменный по нашему цивилизованному образцу. Уж слишком часто горели деревянные российские поселения! Огонь в считанные часы превращал жилье и прочие постройки в пепел и головешки, ничего не оставляя несчастным хозяевам…

Да, для русских с их незатейливым укладом жизни все это было непростой задачей. И германский гений, славящийся во всех землях, должен был помочь им в этом деле. Но упаси Господь меня и моих земляков от того, чтобы снисходительно и грубо навязывать другим достижения германского духа. Народы, стремящиеся к совершенству, сами придут к источнику мудрости и высоких знаний. И я способствовал этому в меру моих скромных сил.

Никогда еще столь рьяно не отговаривали меня от путешествия в холодную Московию родные и близкие. Они считали своим долгом неустанно и довольно нудно повторять: «Опомнись, Фриц! Куда тебя влечет тщетная и бесплодная жажда странствий? Разве ты не знаешь, что там по улицам деревень бродят бурые медведи, а от стужи трескаются деревья? Да и так ли уж нужно на себе испытать необузданный нрав тамошних правителей и бояр?..» Однако мой покровитель был другого мнения. «Там богатство, Фриц! Мы сможем значительно поправить наши пошатнувшиеся финансовые дела. Я знаю, что ты не сребролюбив, но нищета вряд ли может служить украшением» Он был прав, и он хорошо знал меня. С юных лет влекли меня новые страны, манила возможность возвыситься в лекарском искусстве, обрести знания, которые никогда не будут лишними целителю, даже закончившему некогда Гейдельбергский университет.

Мое нынешнее путешествие было долгим и нелегким. Прекрасные города с воздушными, белокаменными, златоглавыми соборами на возвышенности, сменялись убогими поселениями, где, казалось, навсегда воцарился мрак нищеты, запустения, беспросветной тоски и голода. Широкие полноводные реки и бескрайние поля уступали место непроходимым болотам и дремучим лесам. Лихой люд, бросавший угрожающие взгляды в спину, и вместе с тем гостеприимство и радушие, какие редко встретишь в наших землях. Все это было, было! И вот дорога моя завершилась здесь. В начале очень жаркой, особенно после затянувшихся холодов, весны.