На острие иглы - [17]

Забыв обо всем на свете, в том числе о собственном недомогании, я, тяжело дыша, заглядывал под лавки, вытряхивал коробы, стоявшие в углу, обшаривал сак вояж, но бесполезно. Хотелось выть. Может быть, я еще не пришел в себя после обморока, в моем поведении было что-то недостойное и странное, но я не мог сдержаться. Отчаяние навалилось на меня невыносимым грузом.

Я опрокинул со злости скамью. Хотелось сокрушить все, и, возможно, я занялся бы этим, если бы хватило сил. Но в тот миг я смог лишь упасть на ложе и безжизненно уронить голову на ладони. Неизвестно, что было бы дальше, если бы мой взгляд не упал на полку, на которой стоял ларец.

С замиранием сердца я открыл его. И – о радость! – книга и брошь были там. Я потерял голову и не удосужился посмотреть туда, где и должны были находиться указанные предметы.

Скорее всего ларец поставил на полку Кессель, нашедший меня. Я присмотрелся к доскам пола. На них остались едва заметные следы мела. Видимо, Кессель позаботился и об этом. Спасибо ему, иначе не было бы конца расспросам гостей, увидевших колдовской круг, исписанный пентаграммами. И вдвойне спасибо, что он держит язык за зубами…

Я положил книгу и брошь перед собой на столе. Возбуждение проходило, возвращалось спокойствие Я не мог оторвать глаз от вещей, которыми не имел права владеть.

Мне вспомнились слова демона «Я понял!». Что он понял? Какое задание от меня получил? Какая мысль жгла меня в тот момент?.. Бауэр! Конечно, Бауэр! Я был возмущен его предательством и желал порвать его в клочья… А что, если демон уловил эту мысль? И именно это понял?

И неужели это вещи явились причиной смерти Бауэра? Если быть точным, то причина могла крыться не в них, а во мне. В какой-то темной стороне моей души, проявившейся этой ночью, когда мной были вызваны призраки великого Зла и бездонной Тьмы мира.

Но хотел ли я смерти Бауэра? Злой блеск его глаз, когда он грубо захлопнул дверь передо мной, истекающим кровью и надеющимся на милосердие и христианское сострадание, я не забуду никогда в жизни. И вот мое озлобление привело к непоправимому

Рукавом я вытер выступивший на лбу холодный пот. Меня наполняла какая-то гулкая пустота от мысли, что скрытые в глубинах моего сознания злые думы и помыслы могут реализоваться и служить преумножению зла в мире.

Я тряхнул головой. О чем это я думаю? Что за чушь? Неделю назад я высмеял бы того, кто осмелился бы заявить, что подобное может прийти в мою холодную, здравомыслящую голову. Ночные призраки мне только привиделись – в этом нет сомнения. И поводом к том"у явились потеря крови, жестокие испытания и даже просто новизна ощущений в новом городе. Смерть Бауэра? Случайность. Несомненно, жестокий случай, совпавший с моим бредом. Мало ли кто мог убить его. К тому же трудно себе представить, что дьявольские силы стали бы пользоваться таким прозаичным оружием, как кинжал. Гром и молнии куда более подходят для них. Хотя, конечно, всякое может произойти в этом непознанном мире. Всякое… Но нет, нельзя позволить иллюзиям захватить меня в плен.

Я никак не мог прийти к какому бы то ни было выводу. Неизвестность терзала меня. Сомнения досаждали похуже пытки огнем. И не обрести мне хоть толику покоя, пока я не уясню, что же было со мной ночью – горячечный бред или странная, непостижимая действительность Я должен был ответить себе на этот вопрос, чего бы это ни стоило…

Что делать? Сначала надо просто собраться и встать. Дойти до Бауэра. И там разузнать все, что можно об убийстве. Зачем? Я пока не знал.

Да, я обязан встать и, превозмогая себя, идти. Идти, пускай после этого я снова свалюсь с ног. Это будет после…

Несмотря на то что на улице было не холодно, я до подбородка закутался в теплый плотный черный плащ, который, впрочем, не мог меня защитить от внутреннего холода, надвинул на глаза треуголку и вышел на улицу.

* * *

Бауэр лежал в гробу, и на его лице было написано вселенское спокойствие. Мне стало жаль его. Болезнь сильно ослабила меня, я начал терять контроль над своей волей, поэтому, вне зависимости от моего желания, на глазах выступили слезы. Да, мне было жаль Густава Бауэра, несмотря на то, что он отдал меня в руки наемных убийц. Перед лицом смерти все равны. А в этой смерти я чувствовал свою прямую вину, хоть мой рациональный ум и восставал против этого.

Родные погибшего находились на скамейке в углу. Дочки его, обнявшись, плакали, их утешал Зонненберг. Жена Бауэра была настолько потрясена утратой, что у нее просто не хватало сил на стенания и слезы. Ее тихая, уютная жизнь разлетелась в одну ночь, смерть мужа коснулась ее своим черным крылом.

– Мне жаль. Мне право очень жаль, – достаточно неуклюже выразил я им свое глубокое сочувствие. Должно быть, я был очень бледен при этом. По крайней мере Зонненберг укоризненно покачал головой и, взяв меня под руку, отвел в сторону.

– Очень благородно, что вы откликнулись на горе этой семьи и не пожалели сил, чтобы прийти. Но, право же, стоит ли так рисковать здоровьем?

– Это моя обязанность. Как погиб Густав?

– Трудно сказать. Вряд ли кто сумеет ответить на этот вопрос. Разве что убийца, если его поймают. Знаю только то, что оружие убийства – кинжал.