На острие - [35]

За кофе она поинтересовалась, где я подружился с Эдди Данфи, не на собраниях ли анонимных алкоголиков? И тут же приложила палец к губам.

— Пожалуйста, не сердись на меня, — сказала она. — Ты мне уже говорил, что нарушать безымянность другого человека — против правил.

— Анонимность, — поправил я ее. — Но теперь это уже неважно. Нельзя сохранить анонимность, умирая. Эдди начал посещать наши собрания около года назад. Вот уже семь месяцев, как он бросил пить.

— А ты?

— Три года, два месяца и одиннадцать дней.

— Неужели ты считаешь дни?

— Нет, конечно. Я просто помню день своего вступления в общество, а остальное — нетрудно.

— Вы отмечаете дни вступления?

— Люди, как правило, берут слово и выступают перед остальными в день годовщины вступления. В некоторых группах или даже преподносят пирог.

— Пирог?

— Вроде тех, что дарят на день рождения. Его преподносят торжественно, а после встречи каждый получает кусочек.

— Это выглядит...

— Очень по-детски.

— Ну, я хотела сказать не совсем это.

— И напрасно. Ты была бы права. В некоторых группах принято дарить маленький бронзовый медальон, на одной стороне которого римскими цифрами обозначено количество лет, а на другой — слова из молитвы о ясности духа.

— Ясности духа?

— "Боже, даруй мне ясность духа, чтобы смириться с тем, что я не в силах изменить, мужество, дабы изменить то, что смогу, и мудрость — осознать разницу между тем и другим".

— Я ее слышала. Правда, не думала, что это молитва вашего общества.

— Ну, не думаю, что у нас есть на нее исключительное право.

— Что же получил ты? Пирог или медальон?

— Ни то ни другое. Заработал пока только аплодисменты. Да еще множество людей повторили, что мне рано успокаиваться. Скорее всего именно поэтому я и остаюсь в своей группе. Там не признают неискренность.

— Ты ведь и сам прямой парень.

— Не скажи.

Когда подали счет, Вилла хотела оплатить половину, но я сказал, что угощаю ее, и она не стала спорить. Мы вышли. Похолодало. При переходе через улицу она взяла меня под руку и не отстранилась, когда мы вступили на тротуар.

У дома она спросила, не заскочу ли я к ней на пару минут. Я ответил, что, пожалуй, отправлюсь к себе. Завтра утром следовало бы приступить красоте пораньше.

В вестибюле, вставив ключ в замочную скважину, она повернулась ко мне. Мы поцеловались. На этот раз в ее дыхании винный перегар не ощущался.

По дороге домой я снова и снова принимался насвистывать. У меня раньше не было такой привычки.

Каждому, кто просил, я давал по доллару.

Глава 8

Я проснулся довольно рано и сразу ощутил во рту горечь. Почистив зубы, спустился в кафе позавтракать. С трудом заставил себя поесть. Кофе тоже показался мне каким-то странным — у него был металлический привкус.

Мелькнула мысль: уж не отравился ли я мышьяком вчера в ресторане. Может быть, в салате не разглядел клочков зеленых обоев?

Вторая чашка кофе доставила мне ничуть не больше удовольствия, чем первая, но я все-таки ее осилил. Одновременно просмотрел «Ньюс». Команда «Метс» победила благодаря пареньку, недавно приехавшему из Тайдуотера. В игре на своем поле одержали победу «Янки» — Клоделл Вашингтон отлично провел матч. Футбольная команда «Гиганты» потеряла своего лучшего крайнего; тот как-то неудачно сдал анализ мочи и был теперь на тридцать дней отстранен от игр.

На одном перекрестке в Гарлеме, где, по сообщению газеты, часто встречались торговцы наркотиками, они вчера затеяли разборку с перестрелкой, а в Ист-Сайде, на станции подземки, сцепились два бомжа, причем один толкнул другого под колеса приближавшегося поезда. Чем это кончилось, легко угадать. В Бруклине, на Брайтон-бич, был задержан мужчина. Его обвинили в убийстве бывшей жены и троих ее детей от предыдущего брака.

Об Эдди Данфи в газете не было ничего. Да и не могло быть — и без того хватало новостей.

Чтобы окончательно проснуться, после завтрака я решил прогуляться. День был облачным, синоптики предсказывали дождь, вернее, его сорокапроцентную вероятность. Не представляю, что бы это значило. В сводке погоды нас словно бы просили: «Не ругайте нас, если дождь пойдет, и не выходите из себя, если дождя все-таки не будет».

Шел я куда глаза глядят. В Центральном парке заметил свободную скамейку и сел. Напротив, чуть правее, женщина в пальто, купленном в магазине уцененных товаров, разбрасывала из пакета хлебные крошки. Голуби тучей укрыли ее, скамейку и мостовую вокруг. Их было не меньше двухсот.

Экологи говорят, что, подкармливая голубей, мы усугубляем проблему загрязнения города. Но не мне следовало сообщить ей об этом. Во всяком случае, я сам раздаю деньги уличным попрошайкам.

Наконец запас крошек у женщины иссяк, и птицы разлетелись. Ушла и она. Погрузившись в размышления об Эдди Данфи и Пауле Хольдтке, я остался один. А потом стал думать о Вилле Росситер и догадался-таки, почему проснулся с тяжелым чувством.

Я понял, что у меня не было времени по-настоящему погоревать о смерти Эдди. Я не почувствовал скорби вчера, потому что провел вечер с Виллой, был очень возбужден и радовался тому, что мы сблизились. Кроме того, может, и не так сильно, но меня тревожили угрызения совести из-за дела Паулы. Продвинувшись достаточно далеко, чтобы обнаружить неувязку в датах телефонных звонков, я все забросил, с головой уйдя в романтическую интрижку.