На огне святом сожжем разлуку - [28]

Рассеялись дети Рода и Лады кто куда в новом мире. А после забыли, кто они и откуда. Опять началась вражда. Много племен, народов на земле, и все они - дети Рода и Лады. Ждут прародители сыновей своих, ждут долго и терпеливо. Живут они на горах высоких, хрустальных. И имеют Род и Лада воду живую, которая оживляет мертвых, дает бессмертие. Однако знаю, что вода та может достаться лишь большому рыцарю, который не побоится прыгнуть над заветным костром. И еще есть правечный завет: от того воина, который не испугается правечного огня, пойдет славный род, который поведет детей Рода и Лады в звездный край.

- Славная сказка - вздохнул старый Корень, и в его темных глазах появилась печаль. - Если бы это случилось.

- Случится, Корень! - твердо сказал Боян - Потому что завещали тот дивоглядный путь мудрые пращуры. Ты же подумай, Зореслав, на какую таинственную тропу ступаешь. То большая минута для яровитского края, дети. Не опорочьте ее. Ныне ночь для песен и любви. Идите, спешите утешится дарами купальской ночи, наполните сердца сказкой. А на рассвете имею к тебе, Зореслав, важную беседу. Буду ожидать тебя здесь, на опушке.

Славута

Славута нес Зореслава на своей груди вниз, к морю, а в душе огненными углями чеканятся тихие слова Бояна, сказанные на прощание, его родительское напутствие:

- Корень - родной отец, но любовь его слепа. Мирося - твое сердце, но любовь ее - незримая привязь. При них нельзя сказать тебе того, что должен знать, юноша. Путь твой к цели - не красочная сказка, которую так любо слушать на коленях матери или отца, или в тени цветущих кустов. Идешь ты, сынок, в дорогу тяжелую, и одна у тебя звезда путеводная - твое сердце. Никто не поможет, не покажет, не поддержит, если в душе твоей угаснет огонь исканий. Однако выслушай на прощание совет мой, а когда наступит пора, вспомни эти слова - в них скрыта правда:

На распутье выбирай путь, откуда нет возврата.

За словом есть мысль, за мыслью дело, за делом есть взгляд глаз, а в глубине глаз - нерушимость тишины.

Станешь над бездной - помни: ты есть то, чего нельзя отдать!

А теперь плыви, сын. В свободной твердыне, за порогами, тебя встретят с радостью. Вот возьми знак, бронзовую ладунку, а в ней - серебряный шар, образ Яр-дива. Покажешь Ярогану - ведуну рыцарскому. Он укажет путь, может, посоветует спутников, так как самому в далекие земли не пройти. Плыви по ночам, днем отдыхай. Славута донесет тебя до порогов, а там, берегом, к твердыне. Пусть Световид бережет тебя, сын. Слышит душа моя: изведаешь горя немало, но и славу большую узришь.

Тают голоса. Тишина над миром. Никого нет. Лишь Зореслав на челноке и голубое дивоколо вверху.

Днем юноша останавливается в уютных заливах, вытягивает челнок на берег в самые густые лозы, чтобы враждебный глаз не подсматривал, и ложится спать. Сон его легок, пуглив, будто в перепелки меж спелой рожью. Сны тревожными тенями обволакивают сознание и смущают воображение. Иногда затрещат лозы, проснется от сна парень, ухватившись за меч, а потом прислушивается и успокаивается: то где-то в дебрях рыщет лиса, охотясь за дикими утками.

Гаснет длинный летний день. Крадутся сумерки. Опять лодка на воде, прыткое течение подхватывает шаткий сосуд, выносит на широкое русло. Иногда Зореслав замечает в ночных сумерках фигуры рыбаков, неизвестных людей, слышит речь, видит трепетные огни. Старательно обходит парень встречных не потому, что страшится, а, чтобы лишний раз не попасть в неожиданную ловушку.

Безветренные дни, звездные ночи проходят. Раскаленное солнцем дивоколо гневается, катит в высоте грозовые тучи. Запрягает Перун огненных коней, скачет безумным галопом над миром, пускает ослепительные стрелы в невидимую цель, а эхо от копыт колдовского коня катится между заоблачными горами в даль.

Большие капли дождя звонко клюют плес реки. Юноша спешит вытянуть лодки на луг, перевернуть его и спрятаться под днищем. Вовремя! С неба рушится стена воды. Славута пенисто надувает грудь, все вокруг пропадает в темно-серой мгле, прорезанный синими зарницами.

Гроза проходит, несет тревожную влажность дальше и дальше, над лесами, полями и степями, а Зореслав опять трогается в путь, пьючи полной грудью, освеженный зарницами воздух, настоянный на цветах и травах славутинских лук.

Становились ниже крутоярые горы. Исчезали леса. На берегу чаще появлялись каменные громадья валунов. Славута сузился, мощные воды мчались стремительнее, неистовее. В сердце вползла тревога: недалеко пороги, надо остеречься.

Теперь он уже не плывет по ночам, чтобы не наскочить на подводный камень. Встает на рассвете, правит лодкой под берегами, настороженно всматриваясь в дикие кручи, поросшие густотравьем. В обжигающем небе кружат степные орлы, иногда над берегом пробегают табуны диких коней и оленей. И опять покой, тревога и неистовость речного течения.

В конце июля под вечер два длинных дуба метнулись наперерез Зореславу, на них видно человек десять, одетых в мохнатые шерстяные безрукавки, с луками в руках. Противники свирепо орали, угрожали, беря юношу в кольцо. Он стал грести к густым камышам, пригибаясь к днищу челнока, чтобы случайно не зацепила стрела. Но беда не замешкалась! Сломалось весло, челнок наскочил на камень и перевернулся. Преследователи радостно завопили. Зореслав, не колеблясь, нырнул в прохладное течение, под водой поплыл к берегу. Он делал это не хуже рыб. Вынырнув меж густым ситником, юноша осторожно выглянул. Враги вертелись около камня, где он перевернулся, вытягивали его пожитки из воды, о чем-то бойко тараторили.