На одной далёкой планете - [74]

С учеными дело обстояло всего сложнее, так, по крайней мере, думала Лидочка. В самом деле, с появлением биоробота опыты профессора Иконникова, да и вся современная кибернетика превращались в сущие игрушки. Лидочка при всем своем техническом невежестве поняла это уже в начале консилиума по тому сопротивлению, которое вызвало сообщение о биокопии у всех трех ученых. Лидочка очень боялась, что профессор Иконников, даже убедившись в том, что все правда, откажется под каким-нибудь благовидным предлогом признать Владимира Сергеевича биокопией или потребует объяснить, как он был изготовлен. Но Иконников оказался порядочным человеком и, к счастью, не потерпел никакого ущерба от своей порядочности, как иногда случается.

Дмитрий Александрович очень умно все объяснил, поставив на свои места и современную кибернетику, и интересы ученых, и биоробота. Научное познание, сказал он, есть не только средство для достижения каких-то практических целей, но также и, главным образом, естественный процесс, содержание жизни для многих поколений. От современных роботов до искусственных биокопий — дистанция огромного размера. Было бы неэтично и даже опасно лишать человечество возможности пройти ее. Это значило бы грубо вмешаться в процесс познания, который при своем естественном развитии, может быть, и не приведет к созданию искусственных существ. Может быть, за это время будут сформулированы какие-то иные задачи и поставлены совсем другие цели. Именно по этой причине, добавил Дмитрий Александрович, создатели гомункулуса и отказались раскрыть свою тайну. Поэтому пусть Роман Николаевич и его коллектив спокойно продолжают свои опыты с роботами, не обращая никакого внимания на главного инженера завода «Металл».

Столь же легко решился еще один вопрос, казавшийся Лидочке неразрешимым. Она очень боялась, что Стулов, движимый ненавистью к Володе и в отместку за якобы разбитое ухо, расскажет о консилиуме посторонним. И действительно, Стулов подсел было к нему, чтобы побеседовать на эту тему и, беседуя, намекнул, что у Володи есть прекрасная возможность купить у него молчание. Но Володя только рассмеялся в ответ, сказав: «Вы же умный человек, Роберт Евгеньевич. Неужели вам захочется, чтобы вас приняли за сумасшедшего?»

И совсем прекрасно решилась проблема, камнем лежавшая на сердце Лидочки, беспокоившая и Володю.

После окончания консилиума Володя и Лидочка подошли к Соселии и Гринько, чтобы поблагодарить их за понимание и помощь. И тут Лидочка вспомнила нечаянную фразу, которую бросил Володя после визита Соселии к ним на квартиру. Он сказал тогда, что Дмитрий Александрович, может быть, сумеет сделать операцию жене Соселии без опасного для нее наркоза. И Володя не ошибся! Едва она напомнила ему об этом разговоре, как он немедленно привел Дмитрия Александровича, который в этот момент разговаривал с Иконниковым. Гончаров очень внимательно выслушал Соселию, подумал и сказал: «Пожалуй, я смогу помочь вашей женушке. Давайте-ка, везите ее к нам в Москву». И он дал Соселии свою визитную карточку, сказав, что место в их клинике найдется в любое время. Как обрадовался Соселия! У него даже глаза повлажнели. И наверное, не меньше его радовались Володя с Лидочкой…

И снова григорьевский вокзал, снова, как полмесяца назад, Лидочка уезжала в Москву. Но в какой компании и в каком настроении! В тот ставший уже невообразимо далеким вечер она испытывала чувство одиночества и безысходности, она казалась себе куклой, которой движут холодная воля мужа и случайные внешние толчки. Теперь же все чудесным образом переменилось. Словно упали мрачные декорации, кончилось глупое театральное действо, и открылась жизнь — настоящая, радостная, с захватывающими перспективами.

Был солнечный полдень, голова у Лидочки чуть кружилась от сильного чувства радости.

Они стояли в толпе на перроне, ожидая, когда из вагона выйдут приехавшие и начнется посадка.

— Эмоции, эмоции… — с доброй улыбкой говорил Гончаров; глядя на обнимающихся и целующихся людей. — Какой драматический парадокс! Чтобы вырваться из состояния животности, человек должен преодолеть земное притяжение эмоций, но тогда он попадает в безвоздушное пространство холодного рассудка, в котором задыхается душа. Что делать?

— Пользоваться скафандром, как космонавты, — смеясь, сказал Володя.

— Не подойдет… Душе в скафандре тесно. Ей подавай ширь необъятную, особенно русской душе.

— Тогда остается рецепт Романа Николаевича. Помните его последнюю идею? Сначала на смену человеку придет сверхкибернетическое общество, которое решит все проблемы, а потом в этом обществе вспыхнет чувство. И начнется новая диалектическая, так сказать, спираль.

Гончаров засмеялся.

— Да-а… оригинальная идея. Сначала зальем водой костер, а потом из мокрых головешек соорудим новый и будем раздувать его что есть мочи. Вот Лидочка уже пыталась разжечь одну такую головешку, да ничего у нее не вышло. Правда, Лидочка, или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь, — сказала Лидочка, как всегда с интересом слушавшая разговор друзей. — С ним ничего невозможно поделать. В этом-то я убедилась. Мне теперь страшно подумать, с кем я жила.