На одной далёкой планете - [24]

Письмо очень взволновало и огорчило Колесникова. Нужно было что-то делать. Прежде всего по собственной инициативе он обратился в местный филиал всесоюзного института микробиологии, где работали его знакомые. Ответ он получил через месяц, и ответ был удручающим. Да, сказали ему, даже ничтожные дозы вредного вещества могут оказаться опасными для флоры и фауны, но обнаружиться это может с запаздыванием, спустя годы, когда и спрашивать будет не с кого. На озере такой цех лучше не ставить, а придумать другой способ утилизации отходов.

Тогда инженер Колесников выступил на ближайшем техническом совете, где рассказал о своих сомнениях. Его не приняли всерьез. Он написал обстоятельную докладную записку на имя директора института, выступал еще несколько раз на различных совещаниях, и все без результата. Руководители проекта были ослеплены материальными выгодами, которые он сулил, и ничего не желали знать. Между тем в филиале института микробиологии тоже не дремали. Там, со своей стороны, заинтересовались проектом, один из сотрудников даже опубликовал проблемную статью на эту тему в областной газете, возникла было даже дискуссия под названием «Нужен ли Лебяжьему химический цех?», но быстро заглохла. «Нитроновцы» доказали, что нужен. Институт, однако, основательно полихорадило, тем более что Колесников не думал сдаваться — ведь речь шла о благополучии родного края, в котором он вырос и где жили его родные. Он стал действовать дальше, обратился в Министерство лесной промышленности… Проект опять-таки с большим трудом, но отстояли. Стулов и Колесников стали врагами. Стулов натравил па него сотрудников, выставив склочником. Создалась совершенно невыносимая для работы обстановка, совпавшая с полным разочарованием в профессии, где царили только железная логика и бездушные цифры. И Колесников ушел из института…

— Вот теперь работаю озеленителем, — сказал он с печальной усмешкой. По мере сил и возможностей стараюсь компенсировать вред, который приносят все эти стуловы.

— И цех построили? — спросила Лидочка.

— Да нет… пока вопрос открыт. Мы ведь тоже не сидели сложа руки эти годы. Там, в Сибири, целый комитет возник по защите Лебяжьего, а я у них вроде полномочного представителя в столице. А вот и ваша гостиница, сказал он, останавливаясь перед застекленными деревянными дверями, через которые входили и выходили люди.

— Уже пришли? — удивилась Лидочка.

Знакомство на этом, разумеется, закончиться не могло. Договорились, что, пока Лидочка будет устраиваться, Колесников подождет ее внизу в вестибюле, а потом они вместе погуляют. Лидочка не чувствовала ни малейшей вины перед Владимиром Сергеевичем. День воскресный, время есть, и гулять она будет не с кем-нибудь, а почти с собственным мужем. Ох, это «почти», путающее мысли и чувства! Стоя в очереди к администратору, Лидочка продолжала мучиться неразрешимым вопросом: кто же он такой, этот второй Колесников, и какая связь существует между ним и тем Колесниковым, который остался в Григорьевске? История с проектом особенно взволновала и смутила ее. Кое-что о проекте и начальнике отдела Стулове она, оказывается, мимоходом слышала от своего мужа (вот почему эта фамилия показалась ей знакомой!), но только муж, помнится, говорил и о проекте и о Стулове в хвалебных тонах, на которые вообще был скуп, когда речь шла о других людях. Стулова он считал талантливым руководителем, у которого он многому научился. Ничего не прояснилось…

Ей дали одноместный номер во втором корпусе гостиницы, находившемся в удобном месте — на углу Петровки и Столешникова переулка, сказали, что место действительно хорошее: магазины, кафе, метро — все рядом. Двойник проводил ее и туда. Пока шли, разговаривали о том, как провести сегодняшний вечер. Двойник предлагал для начала съездить на выставку антропоморфных роботов в Сокольниках, оттуда в Третьяковку, а вечером посидеть в каком-нибудь кафе или ресторане, где поменьше народу. Лидочка заметила у него еще некоторые черты, одинаковые с мужем, настолько одинаковые, что ей становилось не по себе и в голову лезла пугающая мысль: да уж не муж ли это? Так же, как муж, он нес чемодан, положив большой палец на ручку, а не в обхват, как другие люди, так же едва заметно прихрамывал на левую ногу. Не курил, как и муж, — у памятника Юрию Долгорукому какой-то паренек попросил у него сигарету, он сказал, что не курит. И разговорчив он был, как муж. В то же время в его манерах и во всем поведении не было и тени занудства и самохвальства, столь свойственных Владимиру Сергеевичу. В отличие от мужа слушать его было приятно…

Переодеваясь у себя в номере, Лидочка сделала такое открытие — ее муж и московский Колесников, если они все-таки близнецы, это два варианта одной и той же личности, задуманной природой, только в муже она получилась неудачной, а в москвиче удалась полностью. Лидочке всегда нравились такие мужчины — высокие голубоглазые блондины, и она с жалостью к себе подумала, что произошла печальная ошибка. С ним-то, с московским Колесниковым, она и должна была познакомиться с самого начала.