На море - [52]

Раздался ужасный взрыв, равносильный залпу из ста пушек. Горящие куски разлетались во все стороны и, падая с шипением в воду, гасли. Несколько секунд держался в воздухе сверкающий сноп, который затем угас, дрожа, на поверхности моря. "Пандора" исчезла среди последних искр, рассыпавшихся во все стороны.

Глубокое молчание последовало за оглушительным взрывом; матросы не осмеливались произнести ни единого слова. В течение часа слышался еще иногда предсмертный крик какого-нибудь несчастного, силы которого истощились или он стал добычей акул.

Ветер надувал по-прежнему парус, и до захода солнца экипаж "Пандоры" был уже далеко от места, где разыгралась ужасная трагедия.

Но на рассвете ветер снова стих, и наступило прежнее затишье; плот стоял на море в полной неподвижности,

Матросы не пытались больше двигать его вперед; к чему напрасные труды? Каково бы ни было принятое им направление, нам нужно было проплыть сотни миль, прежде чем удалось бы добраться до берега, а пройти такое пространство на плоту было бы немыслимо даже при благоприятном ветре.

Будь у нас достаточное количество припасов, экипаж мог бы попытаться плыть куда-нибудь, но припасов у нас могло хватить только на несколько дней. Единственной нашей надеждой было встретить судно, которое взяло бы нас на борт, но надежда эта была так слаба, что никто не смел и думать о ней. Мы находились в одной из наиболее редко посещаемых частей Атлантического океана, бывшей вне навигационной линии, соединяющей две великие коммерческие страны. Вся надежда была главным образом на португальские суда, идущие в Бразилию. Мы надеялись встретить какое-нибудь невольничье судно, возвращающееся из Африки или отправляющееся туда за новым грузом, нас могли заметить также крейсер или военное судно, которые должны были идти к Огненной Земле, а оттуда в Тихий океан.

Матросы ничего не делали и все спорили о том, какие у нас есть шансы на спасение. Большинство этих бандитов были опытными моряками и в совершенстве знали все пути на океане. Некоторые из них думали, что положение наше вовсе не такое отчаянное; мы можем распустить парус, устроив мачту из шестов и весел. Тогда нас заметят издали на каком-нибудь судне, которое может взять нас и доставить на берег. Так говорили матросы, которые еще были способны надеяться на лучшее. Другие, напротив, печально качали головами и приводили своим товарищам такие серьезные доводы, что мы совсем падали духом. Они говорили, что в этой части океана встречается мало судов, и если даже какое-нибудь из них заметит нас, оно не в состоянии будет приблизиться к плоту по причине штиля, потому что и само будет стоять на одном месте, пока ветер не надует их паруса. Штиль может продлиться несколько недель, а как же жить до тех пор?

Доводы такого рода заставили матросов произвести осмотр съестных припасов. Странно, но воды у нас оказалось больше всего. Бочку, стоявшую на палубе в тот момент, когда начался пожар, взяли позже и поместили между шестами, так что она все время плыла рядом с плотом. Открытие это вызвало большую радость среди матросов, потому что вода в таких случаях - самое важное, а между тем о ней всегда забывают в последнюю минуту.

Но за кратковременным взрывом радости последовало полное уныние. Матросы осмотрели все ящики, открыли бочки, перерыли мешки, но ничего не нашли, кроме сорока сухарей, которых хватило бы лишь на один раз! Новость эта принята была с выражением глубочайшего горя; одни предавались отчаянию, другие бешенству. Матросы осыпали упреками тех, кому поручено было позаботиться о съестных припасах. Обвиняемые оправдывались, утверждая, что они спустили бочку со свининой, но куда она делась? Скоро действительно нашли бочку и поспешили открыть ее. В ней оказалась смола.

Невозможно описать сцену, последовавшую за этим открытием. Отборная ругань, обвинения, проклятия сыпались беспрерывно, матросы едва не передрались друг с другом. Смолу выбросили в море, причем едва не утопили и тех, которые поставили ее на плот. Какая надежда оставалась нам? Сколько времени проживем мы с двумя сухарями на человека? Не пройдет и трех дней, как мы начнем испытывать муки голода, и самая ужасная смерть постигнет нас по прошествии недели.

Эта ужасная уверенность усилила гнев одних и уныние других, угрозы и проклятия раздавались всю ночь, и одну минуту я боялся даже, что выбросят в море тех, кого обвиняли в измене экипажу.

Вместо бочки со свининой у нас оказалась другая, которую, на мой взгляд, лучше было бы оставить на "Пандоре", а между тем ее не забыли. Содержимое ее было слишком драгоценно, чтобы не опустить ее раньше всего другого. Это была бочка с ромом. Хмель мешает чувствовать ужас смерти, и матросы, потерявшие всякую надежду на спасение, бросились к ней, как в объятия друга.

Не та ли это бочка, которая при спуске в шлюпку упала и пробила ее бок? Не знаю... весьма возможно. На борту во всяком случае могли найти и другую, потому что среди съестных припасов этот напиток всегда находится в большом изобилии. Это любимый напиток матросов, главный источник грубых наслаждений этих распущенных людей. Ром этот был плохого качества, поэтому его никогда не прятали под замок. Матросы могли пить его, сколько угодно, и не проходило часу, чтобы тот или другой не утолял свою жажду у этого отвратительного источника. Если бочка со свининой осталась на судне, то ром был здесь и мог заменить ее, и некоторые из этих несчастных с дикой радостью кричали, что ром не сохранит им жизнь, зато сделает смерть более легкой и приятной.