На лужайке Эйнштейна. Что такое ничто, и где начинается всё - [11]

– Отличная идея, – сказал он. – Возможно, ты могла бы устроиться куда-нибудь стажером. Или ты должна сначала получить диплом?

– Нет-нет, – сказала я, – Я собираюсь стать журналистом сегодня.

– Извини, что?

– Я собираюсь позвонить в редакцию журнала Scientific American и спросить, могу ли я написать для них кое-что о симпозиуме. И тогда у нас все будет в шоколаде!

– Слушай, – сказал он, – я не хочу тебя обидеть и думаю, что когда-нибудь в будущем ты смогла бы стать прекрасным журналистом, но ты не можешь просто так позвонить в Scientific American.

– Да ну? – сказала я. – Давай посмотрим.

Наши бесценные пропуска на праздник окончательной реальности.

Я знала, это звучит несколько неожиданно. В конце концов, я не училась на журналиста. О черт, я еще никогда не посещала уроки по физике! «Но кого это может волновать?» – думала я. Буду учиться на ходу. Кроме того, мне не нужны ни степень, ни стажировка, ни опыт работы – это все равно как поступать в кулинарную школу, собираясь открыть ресторан. Я не собираюсь получать Пулитцеровскую премию; я просто пытаюсь провернуть небольшую аферу, чтобы получить удостоверение журналиста.

Я набрала номер телефона редактора отдела новостей Scientific American. На том конце включился автоответчик. Как только я услышала сигнал, я прокашлялась и изо всех сил постаралась сымитировать голос, который походил бы на голос профессионального журналиста, а не на лепетание двадцатилетней девушки.

– Привет, Фил, это Аманда Гефтер из журнала Manhattan. Я вчера была в Принстоне на симпозиуме в честь Джона Уилера и решила позвонить, чтобы узнать, не нужно ли вам какое-либо освещение мероприятия. Мы в действительности не пишем про науку в Manhattan, но физика – мое хобби. В любом случае, у меня неплохой материал, так что не стесняйтесь, позвоните мне.

Я продиктовала номер и повесила трубку. Если мы собираемся это сделать, то мы собираемся сделать это как надо, а значит – начиная с самого верха.

Фил из Scientific American перезвонил на следующий день.

– Один из наших редакторов тоже был на симпозиуме, – сказал он мне, – так что мы в значительной степени получили материал. Но если вы дадите историю под каким-то интересным углом, напишите мне на электронную почту.

Интересный угол? Я смогла бы. Я села и пересмотрела свои заметки с симпозиума. Пытаться построить статью вокруг какого-нибудь выступления – не пойдет: любой, кто был на симпозиуме, смог бы сделать то же самое. Конечно, загадочные слова Уилера «Вселенная – это самонастраивающийся контур», «граница границы равна нулю» могли бы стать таким интересным углом, но я ведь понятия не имела, что, черт возьми, он имел в виду. Требовалось нечто иное.

И я поняла, что бы это могло быть. На протяжении всего симпозиума над всеми присутствующими гигантской тенью, словно от невидимого слона, витал вопрос об антропном принципе.

Антропный принцип использует сам факт нашего собственного существования, чтобы объяснить некоторые свойства нашей Вселенной, ее размеры, физические константы, существование звезд и галактик. Если бы эти свойства были даже слегка другими, нас бы не было и некому было бы ими поинтересоваться. С одной стороны, антропный принцип является пустой тавтологией: мы существуем, следовательно, Вселенная – это то, что дает нам возможность существовать. С другой, он предлагает физикам способ объяснить, почему многие космические константы имеют такие чрезвычайно маловероятные значения – невероятные, но вполне пригодные для жизни.

Я села за компьютер и написала письмо, предлагая Филу небольшую статью под заголовком «Слова на А физикам не избежать». На конференции «Наука и окончательная реальность», написала я, физик Энди Альбрехт начал свое выступление, заверив зрителей: «Я не собираюсь использовать слово, начинающееся с буквы А».

Выражениями вроде «слово на А» заменяют слово «антропный», в котором ощущается некоторый неприятный религиозный смысл, поясняла я. Как будто Вселенную кто-то создал специально и только для нас. Это верно лишь в том случае, если наша Вселенная только одна. Логика здесь точно такая же, как и в случае с планетой Земля. Наша домашняя планета находится на идеальном расстоянии от Солнца, что позволяет воде оставаться в основном в жидком состоянии. Если бы Земля была ближе к Солнцу, то вода превратилась бы в пар, если дальше – превратилась бы в лед. Если бы Земля была единственной планетой в Солнечной системе, ее свойство обладать водой в жидком виде казалось бы нам чудом. Но если имеется целое семейство других планет, вращающихся на разных расстояниях от Солнца, то вряд ли можно считать чудом, что мы оказались на той из них, которая лучше всего подходит для жизни: мы здесь, потому что это единственное место среди множества других мест, в котором мы можем существовать. Таким же антропным отбором можно объяснить свойства Вселенной, пригодной для жизни. Цена такого объяснения – всего лишь несколько триллионов дополнительных вселенных. Но такое объяснение не всех устраивает. Физики хотят объяснить свойства Вселенной, опираясь на логическую и математическую неизбежность. Они хотят, чтобы мир был таким, каков он есть, потому что только такой мир может существовать. В противоположность этому, согласно антропному принципу, вселенные могут быть любыми.