На линии горизонта - [24]

К вечеру ударил довольно звонкий гонг, возвестивший о начале Юркиной геолого–поварской деятельности, и все поспешили на ужин. В белом поварском колпаке, привезённом из Петербурга, — нигде в степи такого не отыщешь, — в белой куртке с отворотами и вышитыми вензелями, с перекинутым через руку полотенцем, Юрка стоял у входа в полевую кухню, будто у ворот Букингэмского дворца! Смурной рабочий Павел, появлялся в дверях кухни всегда с одной и той же присказкой: «Прихожу я раз домой — здрасьте…», прерывался на этой строчке, а кто‑нибудь из буровиков вторил: «Дома не был, а всё знаю». Это был их кухонный входной ритуал. Буровики прозвали Павла — «Здрасьте». На этот раз, увидев Юркино представление, Здрасьте только приоткрыл рот и так, оставив губы не сомкнутыми, прошёл на своё место. Все онемели. На столах — рыба цвета оранжевых лилий в окружении молодой картошки, залитой белым соусом, и около каждой миски сложенная салфетка! Юрка зажарил живую рыбу, привезённую вместе с ним из Балхаша, как он выразился, «способом фри». Никто слыхом не слыхивал про такие чудеса и названия. Перед такими мудрёными словами и от такого великолепия буровики неожиданно притихли, почти ни о чём не говорили, и не отпускали своих обычных «обеденных» ритуальных шуточек: «Снизу пожиже, сверху пожирней… Уйми жевало!… Пробуксуем по каше».

Буровики вприглядку рассматривали Юрку и прикидывали: чей он? ихний? инженерный? Это был народ бывалый. Они инстинктивно раскусывали человека, по каким‑то невидимым силовым линиям, и в секунду определяли и его характер, и что он, и кто он, и «из какого профсоюза»? В секунду находили кого и как задеть за живое, подразнить. Бывалые строго соблюдали «табель о рангах». Никакие справки, никакие документы, рекомендации так не верны, как интуиция бывалых, которой можно только восхититься — писателям на зависть.

Юрка прохаживался вдоль кухни с видом победителя. На похвалы: «Вкусно», «Не слабо…», «Харч вполне…» «Пища терпимая», он отвечал с безразличным настроением: «Я знаю». Будто похвалы его и не поражали, не удивляли. Однако в первый же ужин нельзя было не заметить Юркиной благосклонности к начальству. «Борис Семенович, а вот в «Астории» у нас… осетры… А вот… бланманже… в «Европейской»… Как накрою на двенадцать хрусталей…» И всё вокруг начальника вертится и всё ему подкладывает… Начальник не без тайного удовольствия принимал Юркины подношения: вот какой у нас повар!

Шутник и буровой мастер Шмага занимал первое место в буровой иерархии, он превосходно знал своё дело, перед любым начальством и геологами выглядел как распорядитель, умный, находчивый, если говорил шутки, то как‑то так само собой, он обладал глубоким внутренним достоинством, ни до каких мелочей никогда не унижался, буровики потом их подхватывали и повторяли. Авторитет Шмаги у буровиков был сравним только с авторитетом товарища Сталина у верующих и неверующих коммунистов, и они заискивали перед ним, всячески старались ему угодить. «Если бы существовало государство остряков, то Николаич мог быть там царём. Ну, а кто нынче правит?» — говорили буровики. Среди буровиков было настоящее соревнование и соперничество: кому работать на вышке со Шмагой, «с Николаечем», вроде как получить место в университете. «В тот день Николаич… одного техника с бригады Авдеева хорошо послал, — рассказывает один из буровиков, — тот не знал, где бурить, тыкает в планшет пальцем, запутался, мол, «ехать на север надо», сам — ни бельмеса, крутится в темноте… «Хочешь послать на север, а где ищешь? Тебя самого надо послать туда, где ни севера, ни юга» — сказал Николаич и быстро ему Полярную показал.» И буровики хохочут. И всё посылают и посылают… и повторяют и повторяют.

В первый Юркин ужин Шмага сидел с невозмутимым видом, и все буровики, глядя на него, тоже в основном помалкивали. Закончив чаепитие и погладив усы, Шмага пробормотал: «Фри–фри, уважил», но как‑то вяло, и кличка «Фри–Фри» к Юрке не пристала. Целые сутки у Юрки не было прозвища. Но через день оно появилось. Юрка что «жалко, лука–шарлота нет в пропорции, а то бы…» «Уж так и быть для тебя с Парижу привезут, Шарлот Петрович», — произнёс Шмага. И всё. Буровики подхватили, и Юрка был назван — «Шарлот Петрович», или фамильярно — «Шарлот». Юрке понравилось его иностранное имя, и он на него с удовольствием откликался, будто на княжеской титул, и буровики баловали им Юрку, пока не съехали на другое место.

Своим мистическим образом буровики сразу приняли Юрку в свою компанию, несмотря на Юркино заискивание перед начальством и столичный вид. И не злились на него, что он на них не похож. Чем Юрка им потрафил? Наверно, незлобивостью — на все шуточки он только добродушно улыбался. И хотя они подсмеивались над ним: «Шарлот Петрович, ты как кальсоны на ветру», — мол, и нашим и вашим, но в момент с ним сошлись. С первого же дня буровики стали с ним запанибрата, молодые из них повадились сидеть на кухне и слушать Юркины байки и истории. Что бывает… «В Астории мраморами всё покрыто. По стенам картины с цветами. Лакированные полы блестят. Фарфоровые вазы по углам… Генералы в эполетах сёмгу… трюфеля… А в Париже едят голубей… В Индии змеи слушают музыку… Есть собаки, которые разговаривают будто люди… А на Памире водятся снежные люди…»