На ладони ангела - [168]

Я очнулся от своих мыслей, услышав, как Жан-Жак припекает Рафа.

— Что ты хочешь сказать? Что Сулиотис в «Леди Макбет» лучше Ризанек? Ну ты даешь, чушь какая! Только не делай вид, что не слышал, как она запорола свой контре-ре в болеро!

— Болеро? Он что, хочет сказать, болеро — это тост из второго акта? Ты путаешь с «Сицилийской вечерней». У! У! Ну разве можно быть таким gloopy-gloop[58]?

Они еще немного погрызлись, после чего Раф, вернувшись к своей мысли, снова обратился ко мне.

— Не знаю, Пьер Паоло, может, ты сам еще не вполне представляешь. Ты вот говоришь, писатель не должен вступать в партию, но ты ведь пишешь статьи для коммунистических газет. Не хотелось бы мне думать, что ты теперь как closet queen[59]…

— Дело не в этом, — перебил его Бруно своим суховатым голосом, решительно из всех троих он был мне наиболее несимпатичен. — В «Фуори» не любят пары, которые копируют супружеские отношения. Слушай, — добавил он с коварной небрежностью, — а чего это твой дружок сегодня не с тобой?

— Данило мне не дружок, — сухо ответил я.

— О! ну и нечего сердиться, — заметил Раф. — За тобой мальчики гурьбой бегают, тебе грех жаловаться.

— Это вылетает в копеечку, но они клюют на деньги.

Эту очередную гнусность выдала снова эта вонючка Бруно. Я чуть было не запустил в него своим бокалом, но вовремя вмешался Раф. Он положил мне свою руку на запястье.

— Не слушай его, Пьер Паоло! Он несет всякую чушь. Мы как-то говорили о тебе, и он мне утверждал, что твои отношения с Данило объясняются старым чувством вины. Ты выбрал бедного и необразованного мальчика, как он говорил, чтобы иметь возможность постоянно задабривать его своими благодеяниями. То, что ты даешь ему в плане денег, культуры, встреч, всякого рода возможностей, это цена, которую ты платишь, чтобы успокоить свою совесть. Я пожал плечами, ясное дело, и ответил, что это все не так. В твоем случае эта социальная и культурная разница между тобой и Данило выражает наоборот…

— Да, да, да, и так понятно, что ты скажешь! — закричал Бруно. — Смещение границ между классами, абсолютная граница выбора, разрушительная сила любви, тра-та-та, тра-та-та, и цитата из Бисмарка. Но ни по одной из его книг, ни по одному из его фильмов ты не можешь сделать с уверенностью вывод, что он гей. Ни разу ни одного открытого и ясного признания. Ждем с нетерпением его come out. Ты, Раф, сейчас очень верно заметил. Ну разве можно быть таким crushed fruit[60], я вас спрашиваю.

Как бы омерзителен он мне не был, с этим его платочком в горошек и ухоженной у косметолога кожей, точность его диагноза ужаснула меня. Я часто думал о своем влечении — да, он прав, узконаправленном — к мальчикам, которые не только моложе меня, но и ниже по статусу. И если в минуты оптимизма и внутренней веры, я легко награждал себя дипломом революционера, способного при желании смести исторические границы, проведенные между буржуазией и народом, то иной раз мне приходилось признать, что, присваивая себе эту славу, я сбивался на жалкую риторику, пусть и подкрепленную с блеском свидетельствами из Пруста. Мог ли я, не считая Свена, которому я помог стать художником, а также Данило, который из разносчика хлеба превратился в киноактера, назвать хоть одного из моих рагацци, для которого я не был благодетелем и покровителем? Ни разу за всю жизнь у меня не было равного. Только дети рабочих, крестьян, которые так или иначе искали выгоду от встречи со мной. Подсознательно уповая поспособствовать моему искуплению.

Раф, вспоминая о своем недавнем прошлом, посчитал честным подправить вердикт Бруно.

— А кого из нас не мучают угрызения? Могу спорить, что ты тоже не выкинул в Тибр ключик от шкатулки со своими грешками, и что он и сейчас висит у тебя на гвоздике над кроватью, на всякий случай… Рим еще сто лет назад принадлежал Папе! — подытожил он, словно вторя эхом моим мыслям.

Так как разговор стал слишком серьезным, Жан-Жак взялся его слегка разбавить.

— Вы в курсе, в следующую субботу открывается «Blue Angel[61]».

— В Трастевере?

— На пьяцца Трилусса, на той стороне через мост Систо.

— Хитрец, ты нам ничего не говорил!

— Наш первый клуб, только для нас!

— Событие, Пьер Паоло! Ты придешь?

— Абсолютно гейский клуб? — переспросил Бруно.

— Ну не надо так, Пьер Паоло! — сказал мне Раф. — Когда все спорили об абортах, ты так катастрофично предсказывал ужесточение преследований. Вот так! Видишь, все наоборот произошло. «Blue Angel» будет просто дискотекой, открытой для всех. Но мы будем как у себя дома, будем танцевать друг с другом. Исторический день! Впервые в городе святого Петра! Любой может позвонить и войти…

— Если заплатит, — добавил я с сарказмом.

— Он прав, — сказал Жан-Жак, которого, как истинного француза, заботящегося о своем кошельке, это замечание слегка охладило.

— О! нет, Жан-Жак, — напал на него Раф. — Только не начинай свою песню про то, что секс становится коммерцией и переходит под контроль буржуазии. Другие дискотеки тоже платные, насколько мне известно! Главное, у нас теперь есть место, где мы можем собраться. Спокойно. И это всего через несколько лет после бунта в «Stonewall Inn»